Юность - [147]

— Алло, это Карл Уве, — сказал я, сняв трубку.

— Привет, это Вивиан.

— Вивиан?

Едва она назвала свое имя, как внутри у меня все похолодело и почернело.

— Да. Вы меня помните? Вы у нас учителем были.

Никакой обиды в ее голосе я не услышал. Я вытер вспотевшую ладонь о штанину.

— Разумеется, помню! — сказал я. — Как ты поживаешь?

— Отлично! Мы сейчас тут вместе с Андреа сидим. Мы про вас в газете прочитали — вы в Тромсё собираетесь. Вот мы и подумали — может, встретимся?

— Конечно! — сказал я. — Было бы чудесно.

— Мы вашу книжку прочитали. Клевая!

— Тебе правда нравится?

— Ага! И Андреа тоже.

Чтобы задушить в зародыше всякое желание поговорить о сюжете книги, я спросил, чем они сейчас занимаются.

— Я в рыбоприемнике работаю. Ничего удивительного, да. А Андреа в Тромсё учится.

— Ясно, — сказал я. — Интересно будет с вами снова повидаться. Давай решим, во сколько и где?

Она предложила встретиться в кафе неподалеку от того места, где я должен был выступать, на несколько часов раньше. Я согласился — «ну, увидимся» — и положил трубку. Прошло несколько недель, я вошел в кафе и в дальнем углу увидел их. Заметив меня, они засмеялись и сказали, что я вообще не изменился. А вы изменились, сказал я, и так оно и было: хоть их лица и поведение остались прежними, девочки стали взрослыми, и двойственность, присущая им прежде, исчезла. Теперь ими всецело управляла женственность.

Я снял пальто, подошел к стойке и заказал кофе. Я нервничал: обе прочитали роман, а значит, узнали себя. Решив взять быка за рога, я уселся, закурил и спросил, прочли, значит, роман? Да, закивали обе. Я в нем не о вас пишу, хотя сходство, наверное, есть, сказал я. Еще какое, согласилась Андреа, но это ничего, так даже интереснее. Они рассказали обо всем, что за последние годы случилось в деревне, а событий произошло немало. Самым значительным стало дело о домогательствах в школе, виновных судили и приговорили к тюремному заключению, а жители деревни разделились на два лагеря. Большинство учителей по-прежнему работали. Вивиан дружила со своими сверстниками и рыбаками моего возраста. Андреа жила студенческой жизнью в Тромсё, а домой приезжала на каникулы и иногда на выходные.

Я разговаривал с ними так, словно им все еще было по тринадцать, как будто не мог сойти с накатанной колеи, а когда спустя час мы расстались, до меня дошло, как это было глупо, особенно по отношению к Андреа.

Они пришли и на мое выступление, и на обсуждение потом тоже остались, а в конце подошли и попрощались. Вместе со мной выступал Туре, и мы с ним и еще с парой человек весь вечер пили. Ночью я снова увидел Андреа — она стояла с каким-то парнем в очереди на такси, парень встал сзади, она, вытянув руки за спину, обнимала его, а он целовал ей шею и гладил грудь. Меня накрыло почти диким ощущением краха, я перешел на другую сторону улицы, и Андреа меня не заметила или сделала вид, будто не замечает, и я подумал, что разыграй я карты правильно — и сейчас она была бы моей. Но я был женат и в игре не участвовал, поэтому все ограничилось мыслью, которая мучила меня долгие месяцы, долгие годы: мне следовало хотя бы попытаться с этим покончить.

*

Через две недели после того как Видар заявился ночью к Нильсу Эрику и искал меня, начались пасхальные каникулы и я уехал домой, на юг.

Мама, встречавшая меня на причале в Лавике, казалась усталой, в том году на нее навалилось много работы, а когда она не работала, то ездила в Сёрбёвог ухаживать за своими родителями.

Днем мы болтали, она готовила еду, а я читал, лежа на диване. Несколько раз я сходил за продуктами в магазин в центре Фёрде. По вечерам мы смотрели телевизор.

Мама сказала, что Юн Улав тоже дома, я позвонил ему, и мы договорились встретиться в Фёрде на следующий день. Он вырос в Дале, в часе езды от мамы, и на дискотеке, куда мы пошли, было полно его знакомых. Я пил пиво и болтал с ним. Здесь, за пределами резервации, какой я начал постепенно считать Хофьорд, все воспринималось проще и легче. Я рассказал, что хочу подать документы в Хордаланнскую академию писательского мастерства. Он о такой ни разу не слышал, хотя она и находилась в Бергене, там же, где он учился. Но она совсем новая, в тот год у них был первый набор.

— А кто там вообще преподает? — спросил он.

— Я о них никогда не слышал. Видимо, какие-то никому не известные вестланнские писатели. Рагнар Ховланн, Юн Фоссе и Ролф Саген. Знаешь таких?

Юн Улав покачал головой.

— Жалко, — сказал я. — Похоже, это местечковый междусобойчик. Но всего год, а потом можно получить ссуду на учебу. И тогда уже только писательством и заниматься.

— Ты в прошлом письме писал, что подашь документы в лондонский Голдсмитс? — вспомнил он.

Я кивнул:

— Я и туда подам, да. Ингве мне адрес нашел, и я недавно им написал и попросил прислать анкеты для поступления.

Юн Улав поглядывал вокруг, словно кого-то высматривая. Дискотека только открылась после выходных, и народу было полно.

— Пойду пройдусь, — сказал он.

— Ага, я тут посижу, — ответил я.

Подумать только — сидеть там, где меня никто не знает!

Чувствовать, как подбирается хмель. Курить, пялиться на девчонок, да просто ничего не делать — для разнообразия.