Юлий Цезарь - [56]
Особенно негодовали на то, что он предоставляет стольким людям звание римского гражданина. Поэтому, когда в апреле в сенате рассматривали его просьбу о продлении ему срока командования в трансальпийской Галлии до 1 января 48 года, один из двух консулов, Марк Клавдий Марцелл, без колебаний открыто выступил против этого, хотя другой консул, Сервий, человек более благоразумный, старался удержать его. Знатный человек, любивший пышность, имевший состояние, ум, образование и не имевший нужды, подобно разорившейся знати, зарабатывать деньги политикой, Марцелл мог в течение нескольких лет позволять себе роскошь действовать в качестве аристократа древнего образца: подчеркивал свои вышедшие из моды претензии непримиримого консерватора на манер Катона и всегда выказывал презрение к Цезарю, ложному идолу народного поклонения. Подобный человек не мог упустить удобного случая скомпрометировать народную партию, обличая ее вождя. Он действительно предложил не только отвергнуть просьбу Цезаря, но даже аннулировать права гражданства, данные Цезарем жителям Кома (совр. Сото).[399]
Вмешались трибуны, и предложение не было утверждено. Оно было только внесено в протоколы сената.[400] Однако враги Цезаря могли быть довольны, ибо они наконец спокойно могли вносить предложения против Цезаря, которые несколько лет тому назад вызвали бы революцию. Поэтому Марцелл был превознесен до небес консервативной котерией. Скоро распространился важный слух: говорили, что Цезарь, чтобы отомстить за себя, хочет предоставить права гражданства всем цизальпинцам. Но слух этот не подтвердился,[401] а воодушевленный своим успехом Марцелл ответил на veto трибунов решительным образом. В конце мая он приказал высечь (наказание, которое не могло быть наложено на римского гражданина) одного жителя Кома, которому Цезарь дал права гражданства. Если нельзя было уничтожить звание, данное Цезарем, то Марцелл хотел, по крайней мере, показать, как мало он уважает его. Благоразумные люди порицали это насилие,[402] но их мнение игнорировали при всех крупных политических кризисах, и смелость одной партии росла по мере того, как уменьшалась смелость ее противников. После случая с команцем Марцелл, опьяненный своим успехом и побуждаемый друзьями, вознамерился пойти дальше и на заседании 1 июня предложил отозвать Цезаря и назначить ему преемника. Момент был очень удобен. Устрашенная репрессиями Помпея чернь не смела тронуться с места. Демократическая партия была дискредитирована и дезорганизована. Помпей если и не намеревался поддержать предложение, то своим отсутствием доказывал, по крайней мере, что не интересуется этим делом.
Но внезапно положение осложнилось. Консерваторы ошибались, предполагая, что прошлогодняя политика Помпея являет признаки его поворота в их сторону; что прежний друг Суллы готов возвратиться в ряды той партии, с которой были связаны его первые военные подвиги. Действительно, с Цицероном, остановившимся во время своего пути в Таренте для свидания с ним и остававшимся там в течение трех дней для беседы о политике, Помпей говорил откровенно, открыто, без околичностей, почти как Катон.[403] Несмотря на это, он был слишком благоразумен, чтобы желать бросить вызов своему прежнему тестю с грубостью Марцелла. На заседании сената, проходившем 1 июня или в один из следующих дней, Помпей, мы не знаем, прямо или косвенно, воспротивился предложению Марцелла. Тот произнес длинную речь, в которой заявлял, что ввиду свидетельства самого Цезаря об умиротворении Галлии следовало распустить армию и отозвать проконсула. Он прибавил, что привилегия заочно домогаться консульства, предоставленная народом Цезарю, не имеет силы, так как уничтожена законом Помпея. Но Помпей (или какой-то сенатор, уполномоченный говорить от его имени) указал, что lex Licinia Pompeia 53 года запрещает касаться вопроса о преемнике Цезаря до 1 марта 50 года.[404] Аргумент, с конституционной точки зрения, был трудно опровержим, и Марцелл, равно как и его друзья не были столь ослеплены, чтобы легкомысленно ссориться с Помпеем.
