Юлий Цезарь - [52]
Италийские города, чахнувшие в течение пятидесяти лет великого кризиса, начинают возрождаться. Новая буржуазия заняла место прежнего среднего класса, разорявшегося со времени Гракхов, и получила в наследство старые вековые политические учреждения союзных городов, которые теперь превращаются в муниципальные учреждения. В каждом городе лучшая и наиболее зажиточная часть этой буржуазии образует сословие декурионов, из среды которых выбирают при помощи разного рода выборных систем небольшой сенат и должностных лиц, управляющих городом.[365]
Всюду — в земледелии, как и в государстве, в правах, как и в умственной жизни, конец старой Италии проявляется все более отчетливо. Различие классов сглаживается. Цезарь набирает в свои легионы молодежь со всей Италии: потомков римских знатных фамилий и зажиточных семей из небольших городов типа Плацентии, Путеол или Капуи.[366] В частности это коснулось и Марка Антония и Вентидия Басса, который во время междоусобной войны ребенком был взят в плен, будучи освобожденным, сперва занялся поставкой путешествующим правителям вьючных животных и рабов, а потом, утомившись от этого, отправился в Галлию к Цезарю.[367] Место начальника инженерной части в армии (praefectus fabrum) могло быть для опытных предпринимателей легким переходом из мира делового в мир политический.[368]
Воспитание было не менее могущественным фактором в демократическом нивелировании общества, чем война и промышленность. В школах, которые обычно содержались вольноотпущенниками и были очень многочисленны даже в провинциальных городах, сын бедного вольноотпущенника сидел рядом с сыном богатого центуриона, всадника или даже сенатора.[369] Рим стал местом собрания молодых людей самого разного звания и состояния изо всех областей Италии. Вероятно, тогда из Этрурии приехал в столицу Гай Цильний Меценат, молодой двадцатилетний человек, происходивший из древней фамилии этрусских царей, дед или отец которого был очень богатым откупщиком. Из цизальпинской Галлии прибыл Корнелий Галл, всего восемнадцати лет от роду, происходивший из скромной фамилии. Из области Абруццы был доставлен двадцатитрехлетний Азиний Поллион, потомок знатной марсийской фамилии, ставший генералом во время гражданской войны. Квинтилий Вар приехал из Кремоны, Эмилий Макр — из Вероны, а Публий Вергилий Марон — из Мантуи. Последнему было тогда восемнадцать лет; его отец, кажется, был горшечником в одной маленькой деревне возле Мантуи. Разводя пчел и торгуя лесом, он скопил небольшое состояние, достаточное для того, чтобы послать своего сына учиться сперва в Кремону, потом в Милан и, наконец, в 53-м году — в Рим.[370]
Все эти молодые люди были νεώτεροι, как выражается не любивший их Цицерон. Они с энтузиазмом примкнули к новому интеллектуальному движению, которое, подобно потоку, угрожало снести старые памятники латинской мысли, старую и тяжелую эпическую поэзию Энния и Пакувия, утомительные драмы классического периода, комедии Плавта, грубые насмешки Луцилия и напыщенные дидактические поэмы, написанные старым стихотворным размером. Эллинизм торжествовал по всей линии. Валерий Катон, учитель поэзии всей образованной италийской молодежи,[371] и некоторые греки (например, Парфений, уроженец Востока, взятый в плен Лукуллом в Никее, проданный в Италию и бывший другом италийских литераторов) привили вкус к элегантной, нежной и остроумной поэзии александрийцев. Сам Катулл был учителем нового хора. Его дух пережил его самого в памяти друзей и страстных поклонников новой поэзии — Гая Гельвия Цинны, происходившего, по-видимому, из Цизальпинской Галлии, Гая Лициния Кальва, Гая Меммия, Квинта Корнифиция, принадлежавших к знатным римским фамилиям. Все они желали теперь бросить в огонь забвения казавшуюся им чепухой национальную традицию, желали вздыхать в жалобных элегиях, сочинять утонченные эротические стихотворения, упражняться в трудной и деликатной психологии, превосходить редкой мифологической эрудицией александрийских поэтов.
