Юлий Цезарь - [50]
БЕСПОРЯДКИ В ИТАЛИИ И ЕЕ ПРОГРЕСС
В то время как демократический империализм переносил в Галлии такие испытания, в Риме произошла важная перемена — сближение Помпея с консерваторами. Вскоре после отъезда Цезаря мятежи настолько усилились, и жестокие репрессии стали обществу настолько необходимы, что диктатура Помпея была наконец принята всеми, даже самыми ожесточенными его противниками. Катон предложил только назвать Помпея не диктатором, а единоличным консулом, для того чтобы он был ответствен до конца своей магистратуры.[348] Но это была конституционная тонкость, факт был налицо: Помпей занял высшее положение в государстве с поручением восстановить порядок какой бы то ни было ценой.
И Помпей принялся за дело с энергией, на которую никто не считал способным этого человека, обычно неохотно пользовавшегося своими прерогативами. Употребив все свое влияние, он, правда, заставил признать закон, позволявший Цезарю выступить кандидатом на консульство, не приезжая в Рим;[349] но, сделав эту последнюю уступку демократической партии, он сурово пересмотрел списки граждан, из которых по жребию выбирали сто судей для политических процессов, и сократил их до 950 человек — сенаторов, всадников, плебеев, выбрав только тех, на которых он имел сильное влияние.[350] Кроме того, он предложил lex Pompeia de ambitu и lex Pompeia de vi, которые, упрощая процесс, уст рожали наказания за все преступления по политическому подкупу, совершенные с 70 года, а также за преступления, связанные с насилием.[351] Равным образом он предложил lex Pompeia de provinciis, обращавший в закон сенатское постановление прошлого года, по которому можно было быть правителем провинции только через пять лет после консульства и претуры.[352] Наконец, он предложил lex Pompeia de jure magistratuum, в котором среди многочисленных постановлений, нам неизвестных, находилась статья, просто и ясно подтверждавшая запрет на заочное избрание консулов.
Всех этих законов консерваторы безуспешно добивались много лет. Радость их была велика, и самые ожесточенные враги Помпея изменили свое мнение о нем. Сторонники Цезаря, напротив, были недовольны всеми этими нововведениями. Но так как Цезарь и Помпей были еще друзьями, то они не осмеливались противиться его предложениям и только жаловались на lex de jure magistratuum, который, по-видимому, уничтожал привилегии, незадолго до того предоставленные галльскому проконсулу. Таким образом, благодаря своему влиянию, поддержке консерваторов, высших классов и устрашенного общественного мнения Помпею удалось без борьбы и в короткое время добиться утверждения своих законов, сделав друзьям Цезаря только одну уступку — оговорку в его пользу, включенную в lex de jure magistratuum, точных выражений которой мы не знаем, но которую противники Цезаря могли впоследствии объявить не имеющей значения.
Но если эти законы были хороши, то другие, столь же превосходные, имели силу уже давно, однако не работали, так как в условиях партийной борьбы, интриг клиентел и общей распущенности ни один магистрат не имел возможности применять их. Не могло ли случиться то же самое и с этими законами? Но с тех пор как Помпей был выбран единственным консулом, он стал совсем другим человеком: к всеобщему изумлению этот вельможа, скептический, непостоянный и ленивый, нашел в себе энергию, чтобы обеспечить применение своих законов. Подобно маленькому воскресшему Сулле, он ввел в Риме своего рода судебный террор, заставляя вести процессы наспех, запрещая все отсрочки, зажимая рот адвокатам, обыкновенно столь болтливым, и пользуясь своим влиянием диктатора, чтобы способствовать обвинительным приговорам. За несколько недель многие друзья Клодия и Цезаря, скомпрометированные в последние годы, а также некоторые наиболее мятежные консерваторы, вроде Милона, после быстрых процессов были осуждены на изгнание; удивление общества Помпеем еще более возросло.
Раздражение против беспорядков располагало всех людей, желавших восстановления порядка, одобрять строгость даже в тех случаях, когда она не вполне была необходимой. Нужно было карать сурово, без стеснения, лишь бы очистить Рим. Такова была очередная задача. Однако, как случается всегда, когда общество богатеет, делается снисходительным и раскалывается на враждебные и самодовлеющие клики, эта строгость начинает ограничиваться в своем применении. Когда дело касалось друзей и родственников Помпея, этот самый неумолимый из цензоров проявлял неожиданную мягкость. Закаляя свое сердце в борьбе с уличными мятежниками, он мог временами проявлять жестокость и по отношению к отдельным лицам из высших классов. Так, однажды он сказал Меммию, пришедшему просить его помощи в суде и нашедшему его выходящим из ванны и идущим обедать: «Если ты задержишь меня, то мой обед простынет, а это самое высшее». Но, поражая людей, он старался, однако, спасать своих обвиненных друзей, как, например, Сципиона, на дочери которого, молодой и прекрасной Корнелии, вдове Публия Красса, он женился. Он не только заставил оправдать его, но и сделал своим товарищем по консульству. Во всяком случае, эта строгость, хотя и политически тенденциозная, принесла успокоение. Выборы прошли без эксцессов, и если не достиг консульства Катон, ибо не хотел истратить ни сестерция, то другие избранные консулы все же принадлежали к консерваторам. Один из них, Марк Клавдий Марцелл, был откровенным врагом Цезаря; другой, Сервий Сульпиций Руф, был тем юристом, который десять лет тому назад выступил кандидатом против Катилины.
