Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - [26]

Но вместе с тем мысли мешают осознанности гораздо больше, чем собака или чашка. Мысль — йогический анфан террибль, вечно мотающийся под ногами. Западному человеку привычно использовать ум для постижения высшего; йога же указывает конкретные препятствия, вырастающие на пути любого, кто пытается постичь Бога посредством ума.

Йогические тексты полны категоризаций и объяснений различных способов, которыми ум и его привычные действия способны помешать практикующему выйти за пределы «я». Определяя йогу как успокоение колебаний сознания, Патанджали подразумевает, что мыслительный процесс не может нам помочь, а может, и вредит.

Я же из своих исследований извлекла вот что: согласно этим ученым, я не занимаюсь йогой. Я занимаюсь асанами, а происхождение асан довольно подозрительно. Снова и снова я натыкалась на утверждения о том, что главные йоги в индийской истории не практиковали позы, что асана — поприще шарлатанов, солдат удачи и отщепенцев. Те, кто ставил асаны во главу угла, отклонялись от классического йоговского пути.

И вот, в очередной раз согнувшись в три погибели на коврике в позе царя голубей, я задумалась: а чем я, собственно, занимаюсь, кряхтя в этой йога-студии? Я подумала о Кришне, наставляющем меня посвятить свое сердце работе. Иногда я вынуждена была поверить, что делать хоть какую-то работу, пусть даже неправильно, всё равно лучше, чем не делать ничего. Мне было очень интересно, как далеко я смогу продвинуться в позе голубя, как глубоко упрятано мое напряжение и избавлюсь ли я от него. Эту работу я была согласна продолжать.

Тогда я этого не знала, но именно в тот момент, решив, что мне всё равно, занимаюсь я «правильной» йогой или «неправильной», но вознамерившись продолжать следовать за своим учителем и стараться изо всех сил, я действительно начала практиковать йогу всерьез. Смирение, доверие, передача знаний от учителя к ученику, признание несовершенства, освобождение от эго — всему этому предстояло спасти меня от самой себя, пусть даже тогда эти качества казались чуждыми, как и Кришна с синим лицом. Но нельзя копать глубже и всё время знать, что ждет там, внизу.

6. Баласана [8]

Я вернулась в позу ребенка. Странная поза: сворачиваешься калачиком, закрываешься от мира, и никто тебе больше не нужен. Обычно мы представляем детей совсем иначе. Свободными, подвижными, открытыми, прыгающими через веревочку, гуляющими, танцующими, тянущими к нам руки. Мой собственный ребенок был таким, но временами был и другим.

Дети часто бывают не такими, какими мы привыкли их считать. Они могут и не быть раскрепощенными, непосредственными и счастливыми. У детей тоже бывает депрессия, они грустят и впадают в апатию. Устают и раздражаются.

Еще до того, как мы с Брюсом поженились, мы ездили в отпуск на Гавайи и там совершенно влюбились в одну маленькую девочку. Мы жили в коттедже на территории старой плантации, в тихой западной части Кауаи, там, где дни тянулись без происшествий. Можно было с утра до вечера смотреть на бурые волны и представлять, что где-то там — Япония. Найти гигантскую пальмовую ветку было целым событием. Плантация была маленькой, с приземистыми деревянными домами и баньянами в несколько раз больше домов. И вот в коттедже напротив нашего жила девочка лет четырех с родителями. По утрам она выходила из дома, пританцовывая, и здоровалась с нами, пока мы пили кофе на крыльце. У нее были длинные каштановые волосы, свободными кудрями падавшие на спину. Наверняка были у нее и какие-то платья, но мы видели ее только в купальнике.

Эта девочка воплощала собой все идеальные представления взрослых о детях. Она танцевала на лужайке, вешала на уши цветы, как сережки, на полном серьезе призналась нам, что хочет быть русалкой, когда вырастет. Мы прозвали ее эльфом.

Но однажды утром эльф не вышел из дома, как обычно. Мы подумали, что она уехала. Немножко расстроились, но так часто бывает в отпуске: не успеваешь попрощаться с новыми знакомыми. Выпив целый кофейник, мы пошли на пляж. И проходя мимо дома нашей девочки, увидели ее растянувшейся на крыльце. Голова безжизненно свисала набок.

— Доброе утро, — сказал мой муж.

Девочка скатилась с крыльца, холодно взглянула в нашу сторону и пробурчала:

— Уходите.

Затем медленно и печально взобралась обратно на крыльцо и свернулась клубочком.

Поза ребенка.

После этого наш эльф уже нас так не очаровывал.

Нам хочется, чтобы дети светились радостью и легкостью, потому что таким мы хотим помнить наше собственное детство. Когда я была маленькой, взрослые тоже хотели, чтобы я была эльфом: жизнерадостным, открытым, счастливым. Главное, счастливым.

1973 ГОД

Когда мне было шесть лет, у меня не было велосипеда, не было его и у моих лучших подруг Бриджет и Мари. Их маму звали Маргарет, и она дружила с моей мамой. Наши бабушки — мама моей мамы и мама Маргарет — тоже были лучшими подружками и жили на Восьмидесятой улице в северо-восточном Сиэтле, где концентрировалась ирландская католическая диаспора. Теперь ирландцы рассеялись по всему городу и живут, где им вздумается. Национальная и религиозная принадлежность перестала быть определяющим фактором существования.