Язык птиц - [10]

Шрифт
Интервал

И раскаяньем души их были полны.
550 Захлестнуло им гОрло потоком кровавым,
Птицы кары просили делам их неправым:
«Будь что будет! Смиримся с любым испытаньем,
Днем и ночью мы крыльями бить не устанем.
Пусть на головы наши сто бедствий падет,
Пусть нам будет уделом сто тысяч невзгод, —
Не покинем дороги в долину исканий,
Не отступим с пути мы, — нет цели желанней!»
И тогда птичья стая в согласье великом
Огласила пространство ликующим криком.
555 Все явили Удоду покорности знак,
И повел их в полет венценосный вожак.
Полетели, в веселье игривом помчались,
И с надеждой на счастье порывом помчались.
Вот прошло много дней. Где они ни летели —
Над просторами жгучей пустыни летели.
Много бед и невзгод претерпели они,
Много мук и забот претерпели они.
Долог путь, цепененье им крылья объяло,
И тела их усталость бессилья объяла.
560 А когда-то ведь в розовых кущах резвились,
И под сенью деревьев цветущих резвились!
А теперь им от тягот и мочи уж нет,
Каждой птице пришло сто негаданных бед.
Стосковались по гнездам родным, по покою,
По садам, цветникам, по деревьям с листвою,
По сердечным забавам, по благостным долам,
По лугам многотравым, по играм веселым.
Вот уж многие птицы, устав от пути,
Видят: тяготы странствия им не снести.
565 Птицы стонут, послышались возгласы жалоб:
Та устала, другая лететь не желала б.
«Нам лететь недосуг», — порешили согласно,
И отстать от подруг порешили согласно.
И Удоду те птицы промолвили так:
«Отдохнуть бы немного, послушай, вожак!
Есть такие меж нас, что устали изрядно,
Утомились лететь в эти дали изрядно,
А другие спознались с лихою напастью
И взывают к тебе не неволить их властью.
570 Ну а третьим такая беда подошла,
И от бед им такая страда подошла,
Что о ней рассказать — и пытаться напрасно,
Дальше путь продолжать птицам было б опасно!
И вожак, лишь увидел он немощь их ныне,
Дал им знак опуститься в широкой долине.
И, окинув глазами галдящую рать,
«Стойте, — молвил он, — первым кто хочет сказать?»
И вожак опустился меж братьев крылатых,
Приготовился слушать он речи пернатых.

ОТГОВОРКА ПОПУГАЯ

575 Первым был Попугай — он речения начал,
И такую он речь отречения начал:
«Я ведь птица, к нездешним привыкшая странам,
Мне привычно летать над родным Индустаном.[78]
Красноречием славу снискал мой язык,
Сладкоречием зло врачевать я привык.
Повелители в клетках меня содержали,
Утешаясь беседой со мною в печали.
Сколько дивных красавиц меня угощало,
И от лакомств индийских вкусил я немало.
580 То — зерцало стоит напрямик предо мной,
То — зеркальной красы дивный лик предо мной.[79]
Был на свете я самой счастливою птицей,
И за то болтовнею платил я сторицей.
Сколько знаю себя — я несчастий не ведал,
И отравленных ядом напастей не ведал.
Где орел так унижен, что мухой слывет,
Те, что мухи слабее, — и вовсе не в счет.
Как с другими лететь мне к неведомым странам,
Вместе с птицами в странствии быть неустанном?
585 Взять меня в этот путь — что тебе за отрада?
Вот что знать про меня тебе было бы надо!»

ОТВЕТ УДОДА

И промолвил Удод: «Говоришь ты не споро,
Много ты наболтал измышлений и вздора.
Твой убогий язык красноречья не знает,
А нелепая речь сладкоречья не знает.
В измышленьях твоих — несуразицы след,
Все слова твои — чушь, словоблудье и бред.
Себялюбец, наполненный вздором чванливым,
Ты достоин презренья в зазнайстве кичливом.
590 Хоть зерцалом и речью кичишься ты вздорно,
А на деле вся речь твоя сплошь смехотворна.[80]
Вот зажег бы в душе яркий свет вместо зла,
То душа бы и впрямь как зерцало была!
Ну а то, что тебе быть при шахах уместно,
Все слова эти — ложь, их нелепость известна!
То не шахский закон — пренебречь своей целью
И в блудливых речах предаваться безделью.
Недостойный позор — измышленья твои,
Отговорки и вздор — все реченья твои! ,
595 Заблужденья и грех — вот в чем суть и основа,
До тебя не доходит разумное слово.
Если ты и очнешься, поняв заблужденье,
Не поможет тебе покаянное рвенье.
За грехи ты претерпишь стократный позор
И за речи — беды необъятной позор.
Твое злато поддельно, и речь твоя лжива,
Ну а чванство твое — для шайтана пожива.

ПРИТЧА

Жил невежда один, он бродил по базарам,
Притворяясь подвижником немощно-старым.
600 Брел он Хызром под ветхим зеленым покровом,
Ну а сам был, как вешняя зелень, здоровым.[81]
Но умея личину смиренья надеть,
Добывал себе в лавках он блага и снедь.
Прибегал он к коварным и подлым уловкам
И скрывал лицемерие в нищенстве ловком.
То словами униженной лести он клянчил,
То слезами обиженной чести он клянчил.
То он россказни плел о степенстве своем,
То морочил людей, похваляясь умом.
605 Ловко действуя сказкой, стократно пропетой,
Разживался он пищею или монетой.
Сам хитрил ли, терпел ли чужие нападки,
Все, что нужно, всегда собирал он в достатке.
Ежечасно он бангом бывал охмурен,
И мечты его были — что путаный сон.[82]
Как-то раз ему встретился старец-подвижник,
Много странствий свершивший — и дальних и ближних.
Так уж вышло: увидев, что старцу подвластно,
Понял он, сколь его злая доля несчастна.
610 Старец молвил: «А ну, покажи свой мешок,
Погляжу я, чем за день разжиться ты смог!»
Тот завязки мешка отпустил посвободней,
Глядь, а там—лишь отрава, дары преисподней,
Смотрит — там лишь дерьмо, нечистоты навалом, —

Еще от автора Алишер Навои
Фархад и Ширин

«Фархад и Ширин» является второй поэмой «Пятерицы», которая выделяется широтой охвата самых значительных и животрепещущих вопросов эпохи. Среди них: воспевание жизнеутверждающей любви, дружбы, лучших человеческих качеств, осуждение губительной вражды, предательства, коварства, несправедливых разрушительных войн.


Семь планет

«Семь планет» — предпоследняя поэма «Пятерицы». Это остросюжетное многоплановое произведение, в котором ход повествования перебивается семью вставными новеллами в стихах. Причем каждая из них, при ее самостоятельном характере, связана с главной сюжетной линией поэмы, в центре которой история любви шаха Бахрама Гура и невольницы по имени Диларам.


Поэмы

Удивительно широк и многогранен круг творческих интересов и поисков Навои. Он — поэт и мыслитель, ученый историк и лингвист, естествоиспытатель и теоретик литературы, музыки, государства и права, политический деятель. В своем творчестве он старался всесторонне и глубоко отображать действительность во всем ее многообразии. Нет ни одного более или менее заслуживающего внимания вопроса общественной жизни, человековедения своего времени, о котором не сказал бы своего слова и не определил бы своего отношения к нему Навои.


Смятение праведных

«Смятение праведных» — первая поэма, включенная в «Пятерицу», является как бы теоретической программой для последующих поэм.В начале произведения автор выдвигает мысль о том, что из всех существ самым ценным и совершенным является человек. В последующих разделах поэмы он высказывается о назначении литературы, об эстетическом отношении к действительности, а в специальных главах удивительно реалистически описывает и обличает образ мысли и жизни правителей, придворных, духовенства и богачей, то есть тех, кто занимал господствующее положение в обществе.Многие главы в поэме посвящаются щедрости, благопристойности, воздержанности, любви, верности, преданности, правдивости, пользе знаний, красоте родного края, ценности жизни, а также осуждению алчности, корыстолюбия, эгоизма, праздного образа жизни.


Газели

В произведениях Алишера Навои тюркский стих достиг вершин художественности, — его газели отличает филигранная обработка, виртуозная инструментовка, семантическая игра, свежесть метафор.


Стена Искандара

«Стена Искандара», пятая, последняя, поэма «Пятерицы», — объемное многоплановое эпическое произведение, в котором нашли свое отражение основные вопросы, волновавшие умы и сердца людей того далекого времени и представляет собой подлинную энциклопедию общественной жизни и мыслей эпохи Навои.Главным героем поэмы является Искандар, и почти весь сюжет произведения связан с его личностью, с его деятельностью и мировоззрением. В лице великого полководца древности Навои создает образ идеального правителя и противопоставляет его государственным деятелям своей эпохи.


Рекомендуем почитать
Кадамбари

«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».


Рассказы о необычайном. Сборник дотанских новелл

В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.


Лирика Древнего Египта

Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.


Тазкират ал-аулийа, или Рассказы о святых

Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.


Когда Ану сотворил небо. Литература Древней Месопотамии

В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.


Средневековые арабские повести и новеллы

В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.


Федра

Трагедия, сюжет которой заимствован Расиным у Еврипида. Трагедия, первоначально носившая заглавие «Федра и Ипполит», была впервые представлена в Бургундском отеле 1 января 1677 г. Шедевр Расина окончательно утвердил свои права на парижской сцене. Тогда же вышло и первое издание пьесы. Заглавие «Федра» появилось лишь в собрании трагедий Расина в 1687 г.


Анналы

Великий труд древнеримского историка Корнелия Тацита «Анналы» был написан позднее, чем его знаменитая «История» - однако посвящен более раннему периоду жизни Римской империи – эпохе правления династии Юлиев – Клавдиев. Под пером Тацита словно бы оживает Рим весьма неоднозначного времени – периода царствования Тиберия, Калигулы, Клавдия и Нерона. Читатель получает возможность взглянуть на портрет этих людей (и равно на «портрет» созданного ими государства) во всей полноте и объективности исторической правды.


Письма к жене

Письма А. С. Пушкина к жене — драгоценная часть его литературно-художественного наследия, человеческие документы, соотносимые с его художественной прозой. Впервые большая их часть была опубликована (с купюрами) И. С. Тургеневым в журнале «Вестник Европы» за 1878 г. (№ 1 и 3). Часть писем (13), хранившихся в парижском архиве С. Лифаря, он выпустил фототипически (Гофман М. Л., Лифарь С. Письма Пушкина к Н. Н. Гончаровой: Юбилейное издание, 1837—1937. Париж, 1935). В настоящей книге письма печатаются по изданию: Пушкин А.С.


Полинька Сакс

Юная жена важного петербургского чиновника сама не заметила, как увлеклась блестящим офицером. Влюбленные были так неосторожны, что позволили мужу разгадать тайну их сердец…В высшем свете Российской империи 1847 года любовный треугольник не имеет выхода?