Яркие огни, большой город - [25]
— Козлы! Долбозвоны гребаные! Совсем защищаться не умеют.
Ты киваешь головой и пьешь пиво. Он вроде бы чего-то ожидает от тебя, и ты спрашиваешь, какой сейчас период.
Он оглядывает тебя сверху донизу, словно в руках у тебя — сборник стихов, а на ногах — клоунские ботинки.
— Третья четверть,— произносит он. И отворачивается.
Ты давно хочешь разобраться в том, что касается спорта. И все яснее понимаешь, какое значение имеют разговоры о спорте в мужской компании. Остро ощущаешь свое невежество. Ты отринут от этого гигантского братства болельщиков. Ты хотел бы уметь вот эдак войти в бар или забегаловку и сразу же завоевать всеобщее расположение какой-нибудь репликой в духе Раниена>43: дескать, такой-то и такой-то в разгар сезона взяли и продались в другую команду. Ты чувствовал бы себя своим и с шоферами грузовиков, и с биржевыми маклерами. В школе ты занимался теннисом и лыжами. Играть в команде тебе не приходилось. Ты не знаешь, например, что такое зона защиты. Не понимаешь спортивных метафор в политических комментариях. Мужчины просто не доверяют человеку, ни разу не видевшему финал футбольного чемпионата. Ты бы с удовольствием весь год смотрел каждый матч по Эй-би-си и читал все пятьдесят два номера «Спортс иллюстрейтед». А пока что — хотя бы увидеть по одной финальной игре в каждом виде спорта, чтобы потом выдавать замечания типа: «А Ляфлер лихо сыграл в третьем периоде против Бостона?» Или в третьей четверти?
Уходишь из бара, дождь, часы показывают пять-двадцать. Бредешь к станции подземки на Таймс-сквер. Проходишь мимо объявлений: ДЕВОЧКИ, ДЕВОЧКИ, ДЕВОЧКИ. Одно из них, в отличие от прочих, гласит: МАЛЬЧИКИ. Затем мимо плаката в магазине канцелярских принадлежностей: НЕ ЗАБУДЬТЕ ПРО ДЕНЬ МАТЕРИ. Дождь усиливается. Интересно, есть ли у тебя зонтик. Сколько раз ты забывал их в такси. Обычно, едва на землю падают первые капли, на каждом углу появляются продавцы зонтиков. Ты всегда задавался вопросом: откуда они приходят и куда деваются, когда кончается дождь? Ты представляешь себе, как они толпятся вокруг мощных радиоприемников в ожидании последней сводки Национальной службы погоды или спят в вонючих гостиничных номерах, выставив руки из окна, готовые вскочить от первого прикосновения влаги. А может, думаешь ты, они сговорились с компаниями, владеющими такси, и забирают все забытые зонтики почти даром. Экономику города составляют какие-то странные, невидимые системы, которые столь же непостижимы для тебя, как переплетения проводов и труб под тротуарами. Правда, сейчас не видно ни одного торговца зонтиками.
Пятнадцать минут ты ждешь на платформе подземки. Куда ни глянешь, везде Пропавшая Без Вести. Потом объявляют, что поезд сломался. В туннеле пахнет мокрой одеждой и мочой. Снова из громкоговорителя раздается голос, он сообщает, что местный поезд задерживается на двадцать минут из-за пожара. Проталкиваешься сквозь толпу и выходишь на улицу.
Все еще льет. Поймать такси — целая проблема. На каждом углу стоят люди и машут проходящим машинам. Идешь по Седьмой авеню до автобусной остановки, где под навесом сгрудились человек двадцать таких же бедолаг. Автобус, битком набитый людьми с угрюмыми физиономиями, не останавливаясь, проезжает мимо. Пожилая женщина вырывается из-под навеса и бежит за автобусом.
— Остановитесь! Эй, остановитесь! — Она лупит зонтиком по задней стенке автобуса.
Подходит другой автобус, из него вываливаются пассажиры. Люди под навесом сжимают в руках зонтики, сумочки и портфели, они приготовились сражаться за места; но, разгрузившись, автобус почти пустеет. Водитель, чернокожий верзила с потными подмышками, говорит:
— Не волнуйтесь.— Голос его вызывает уважение.
Садишься впереди. Автобус вливается в поток транспорта. За Сороковой улицей меняются таблички на углах, после Седьмой авеню начинается авеню мод — платяной квартал. Те самые места, где когда-то обреталась Аманда. До Сорок второй женщин продают, можно сказать, безо всего, а здесь — вместе с фирменным тряпьем.
На остановке у Тридцать четвертой улицы в дверях происходит какая-то заминка.
— Платить надо, если едешь,— говорит водитель.
Молодой человек, стоящий около кассы-автомата, пытается залезть рукой в карман джинсов фирмы «Калвин Клейнс», они сидят на нем в обтяжку. Рубашка с эмблемой «Пич Лакост», усики, похожие на выщипанные брови. Под мышкой у него небольшой портфель и толстый японский бумажный зонт. Он кладет зонт на кассовый аппарат.
— Дай людям войти,— говорит водитель,— им же холодно. Смотри, посинели все.
— Без тебя, начальник, разберусь, кто тут посинел.
— Да уж, конечно, разберешься. Сам-то небось давно поголубел.
Наконец, он набирает мелочь и с ужимками опускает монеты в автомат, а затем виляет бедром перед водителем.
— Двигай в зад, моя королева,— говорит водитель.— Верю, верю, что ты мастак по этой части.
Молодой человек пробирается по проходу, играя запястьями и жеманно покачивая бедрами. Водитель оборачивается и наблюдает за ним. Когда он проходит в хвост автобуса, водитель берет оставленный им японский зонтик. Ждет тишины и затем говорит:
Действие разворачивается в антикварной лавке. Именно здесь главный герой – молодой парень, философ-неудачник – случайно знакомится со старым антикваром и непредумышленно убивает его. В антикварной лавке убийца находит грим великого мхатовского актера Гайдебурова – седую бороду и усы – и полностью преображается, превращаясь в старика-антиквара. Теперь у него есть все – и богатство, и удача, и уважение. У него есть все, кроме молодости, утраченной по собственной воле. Но начинается следствие, которое завершается совершенно неожиданным образом…
Чтобы понять, о чем книга, ее нужно прочитать. Бесконечно изобретательный, беспощадно эрудированный, но никогда не забывающий о своем читателе автор проводит его, сбитого с толку, по страницам романа, интригуя и восхищая, но не заставляя страдать из-за нехватки эрудиции.
Наши дни. Семьдесят километров от Москвы, Сергиев Посад, Троице-Сергиева Лавра, Московская духовная семинария – древнейшее учебное заведение России. Закрытый вуз, готовящий будущих священников Церкви. Замкнутый мир богословия, жесткой дисциплины и послушаний.Семинарская молодежь, стремящаяся вытащить православие из его музейного прошлого, пытается преодолеть в себе навязываемый администрацией типаж смиренного пастыря и бросает вызов проректору по воспитательной работе игумену Траяну Введенскому.Гений своего дела и живая легенда, отец Траян принимается за любимую работу по отчислению недовольных.
Роман «Нечаев вернулся», опубликованный в 1987 году, после громкого теракта организации «Прямое действие», стал во Франции событием, что и выразил в газете «Фигаро» критик Андре Бренкур: «Мы переживаем это „действие“ вместе с героями самой черной из серий, воображая, будто волей автора перенеслись в какой-то фантастический мир, пока вдруг не становится ясно, что это мир, в котором мы живем».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Горькая и смешная история, которую рассказывает Марина Левицкая, — не просто семейная сага украинских иммигрантов в Англии. Это история Украины и всей Европы, переживших кошмары XX века, история человека и человечества. И конечно же — краткая история тракторов. По-украински. Книга, о которой не только говорят, но и спорят. «Через два года после смерти моей мамы отец влюбился в шикарную украинскую блондинку-разведенку. Ему было восемьдесят четыре, ей — тридцать шесть. Она взорвала нашу жизнь, словно пушистая розовая граната, взболтав мутную воду, вытолкнув на поверхность осевшие на дно воспоминания и наподдав под зад нашим семейным призракам.