Японские сказания о войнах и мятежах - [71]
Лишь по количеству дней, что сменяли друг друга, мог государь узнавать, что столица уже далеко. Беспокоился он о принце, думал, что стало с теми дамами, которых он смутно видел сквозь дым от пожара дворца Сиракава в день битвы, — они разбегались, кто в сторону горной дороги, ведущей в Сига, а кто в сторону храма Миидэра, но тщетно было гадать. Не встретит он больше тех людей, что годами служили ему, и лишь то, что он жив, говорило, что он всё ещё в этом мире.
Как только Новый государь-инок в двадцать третий день седьмой луны изволил покинуть Ниннадзи, произошли удивительные события. Разнёсся слух, будто бы будет битва между Минамото-но Ёситомо и Тайра-но Киёмори асон. Воины Минамото и Тайра съезжались с востока и с запада. Высокородные и простолюдины уже свезли пожитки назад в столицу и наслаждались покоем, когда мирная жизнь снова, похоже, подошла к концу, и вновь они увезли свой скарб, казалось — столицу опустошил огонь. Тучи пепла вставали над проспектами, подобные дыму пожарищ.
Воины Минамото и Тайра съезжались с востока и с запада. Высокородные и простолюдины уже свезли пожитки назад в столицу и наслаждались покоем, когда мирная жизнь снова, похоже, подошла к концу, и вновь они увезли свой скарб, казалось — столицу опустошил огонь. Тучи пепла вставали над проспектами, подобные дыму пожарищ.
Прослышал о том и нынешний государь. Спешно съехались к нему вельможи и придворные, не знавшие, куда податься и где скрыться. Синдзэй почтительно выслушал государя и передал его слова прочим: «Если кому что-либо известно, доложите государю, дабы он вынес высочайшее решение — государева слуха достигли вести о том, что на улицах полно воинов, и всё это будто бы из-за того, что Ёситомо и Киёмори замышляют сражение. Бесчинства следует немедленно прекратить! Говорите, в чём же дело?» И Ёситомо, и Киёмори разом отвечали: «Это всего лишь пустые слухи!» Уж не проделки ли тэнгу то были? Это происшествие изрядно напугало людей.
Вечером того же дня канцелярский чиновник Томоканэ досматривал пепелище дворца на пересечении Третьего проспекта и проспекта Карасумару и дворец на перекрёстке проспекта Наканомикадо и улицы Хигаси-но тоин. На Третьем проспекте на пепелище обнаружили тележку для книг, а в ней — тщательно завёрнутую опечатанную шкатулку. Отнесли её во дворец. Государь открыл её, и в ней оказались записи снов Нового государя-инока. Когда он видел необычные сны, то записывал и складывал в шкатулку. Сны те пророчили ему возвращение на престол. Из-за множества таких снов и возникли у него замыслы снова принять титул государя. Хоть и были такие случаи в прошлом — так, государыня Саймэй и государыня Сётоку[330] правили дважды, но государи Судзаку и Сиракава осуществить свои замыслы не смогли. Государь-инок Судзаку по настоянию государыни-матери уступил титул государю годов Тэнряку, Небесного Календаря[331], но после сожалел об этом, хотел снова стать государем и возносил о том моления. Отправлял он посыльных даже в храмы Исэ, но желание его так и не исполнилось. Государь-инок Сиракава тоже надеялся вернуться на престол, а потому даже после пострижения долго не принимал монашеское имя. Бывало, что даже после ухода от мира становились государями — в старину государь, правивший из дворца Киёмихара, страшась принца Оотомо, удалился в горы Ёсино, но захватил власть над миром и обрёл титул государя[332]. Верно, и государь-инок Сиракава вспоминал о том. А нынешний Новый государь-инок принял близко к сердцу те сны, что возвещали его воцарение, — говорили люди.
Второй сын Свирепого Левого министра, средний советник и второй военачальник государевой охраны Моронага написал своему деду, господину Фукэ, такое письмо:
«С тех пор как я, проливая слёзы разлуки, с Вами расстался, не перестаю беспокоиться о Вас. Высказать всю мою благодарность к Вам невозможно, всё равно, как надеть на голову горшок и говорить через стену. Восемь десятков лет исполнилось Вам, и живёте Вы в девятивратной столице. Я, Моронага, отправляюсь в дальний путь, захватив с собой одну лишь лютню-бива. Когда же смогу увидеться с Вами? Не знаю, встречу ли снова Вас, кроме как во сне. Думаю об этом — и не могу сдержать слёз. Пусть сменится листва на дереве чунь[333] — не успокоится в сердце тоска от невозможности встретиться с Вами. Руки дрожат, сердце моё в смятении, не могу выразить, что у меня в душе. Когда-то Вы учили меня искусству петь под музыку и писать сочинения — всё это лишь для того, чтоб служить государю! А вышло так, что я пережил эти бедствия и ещё буду долго страдать. Знаю, что это — воздаяние за грехи в прошлых жизнях, но не могу сдержать слёз от грусти. Как всё это печально! Не могу даже выразить всю мою грусть в этом письме! Уж снизойдите к моим чувствам и не будьте чересчур строги. Даже если мне суждено стать дымом погребального костра и исчезнуть в облаках — всё равно, подайте весть, что Вы в безопасности! Письмо получилось такое нелепое, что неловко и посылать Вам. Как прочтёте, порвите его, ни за что не показывайте кому-нибудь ещё.
