Японские сказания о войнах и мятежах - [51]

Услышав это, Тамэтомо подозвал своего молочного брата, Судо Куро Иэсуэ:

— Что делать? Он там наверняка уже натянул лук и ждёт. Если решил стрелять в самого Тамэтомо — значит, он уверен в своих силах. Будет стрелять на голос и постарается попасть под шлем. Думаю позволить ему пустить первую стрелу. Вторая стрела за мной, и я в него попаду. Стрелять буду так, чтоб стрела прочно засела и люди могли посмотреть на стрелу Тамэтомо. Так будет хорошо? — сказал Хатиро Тамэтомо. Был он одет в кафтан-хитатарэ из светлой ткани, доспех со шнуровкой из китайского шнура, и ещё с часа Лошади надел он шлем, украшенный головой дракона. Препоясан он был большим мечом, ножны которого отделаны металлом, с колчаном на двадцать четыре стрелы — одну он уже выпустил, а остальные стрелы, оперённые фазаньими перьями, возвышались у него за спиной. Сжимая оплетённую рукоять по-настоящему сильного на вид лука в восемь сяку и пять сунов длиной[244], восседал он на чалом коне, в котором было больше чем четыре сяку и семь сунов роста[245], откормленном и могучем, с пышными хвостом и гривой, под чёрным седлом с золотой отделкой. Выехал он, слегка развернул коня и сказал:

— Слыхал я, что есть такой среди воинов Киёмори! А я — Хатиро из Цукуси, Минамото-но Тамэтомо! — только назвал он себя, как с той стороны полетела стрела, ведь Корэюки ждал с натянутым луком. Стрела Корэюки вмиг прошила латную юбку-кусадзури Тамэтомо с левой стороны. Сильный был выстрел, как он и предсказывал. Тогда Тамэтомо наложил на лук свою стрелу с узким наконечником и сказал:

— Красиво ты говорил, а потому, так и быть, пущу-ка я в тебя одну стрелу. Только после этой стрелы тебе уж не жить, так что пусть она будет тебе утешением в будущей жизни! — натянул лук и выстрелил. Стрела с треском разбила переднюю луку седла Корэюки, пробила несколько слоёв латной юбки-кусадзури, пронзила седока насквозь и застряла в задней луке седла. Корэюки, видно, жалея, что поражён первой же стрелой, поспешно достал ещё одну стрелу, поднял лук, дважды, трижды понукал коня — но помутилось у него в голове, разом выронил он лук со стрелой, поник и повалился. Держала его в седле стрела, но потом переломилась, и он упал.

Слишком уж решительные воины — такое ли вы хотите услышать о себе?[246]

2. О том, как взяли дворец Сиракава.

Конь Корэюки, взбрыкивая, доскакал до западного берега реки, его увидел Камада-но Дзиро Масакиё и сказал правителю Симоцукэ Ёситомо:

— Взгляните-ка! Стрела на спине у этого коня! Не иначе — сам господин Хатиро её пустил. Я такого ещё не видал! Всадника нет. Стрела пробила переднюю луку, а всадник наверняка был в доспехах. Страшная дыра! — и цокал языком от удивления. Ёситомо посмотрел и сказал:

— Хатиро, конечно, славится своей стрельбой из лука, только где ж такое видано? Пусть его стрела и пробила переднюю луку — но чтоб пронзила всадника и застряла в задней луке? Это Хатиро нарочно такое подстроил, чтоб напугать прочих. Да разве бывают в этом мире такие люди, чтоб прострелить насквозь всадника в доспехах вместе с седлом? Масакиё, давай-ка схватимся с ним разок!

— Слушаюсь! — отвечал тот, взял сотню воинов и подъехал к воротам: — Кто защищает эти южные ворота в конце улицы Ооиномикадо — Минамото или Тайра? Это говорит сын кормилицы правителя Симоцукэ, Камада-но Дзиро Масакиё! — крикнул он.

— Здесь Хатиро Тамэтомо из Цукуси! А ты — потомственный вассал нашего рода! Нынче ты мой враг, но как ты можешь злоумышлять против своего господина во многих поколениях? Убирайся отсюда! — изволил ответить Тамэтомо. Масакиё насмешливо улыбнулся и сказал, не выбирая вежливых слов:

— Тот, кто был наследственным господином раньше, — ныне разбойник, совершивший восемь злодеяний![247] Я, Масакиё, сейчас исполняю приказы второго военачальника! Давайте-ка проверим, попадёт ли стрела вассала в потомственного господина! Эту стрелу пускаю не я — это стрела божеств, которых почитают в святилищах Исэ и Сё-Хатимангу! — едва договорив это, он выпустил стрелу, стараясь поразить Тамэтомо.

Стрела прошла перед самым лицом Тамэтомо, скользнула по защитной маске-хацубури и вонзилась в левую изогнутую пластину шлема у виска. Обуреваемый злостью Тамэтомо с яростью вырвал и отбросил стрелу и даже не стал стрелять в ответ:

— Не стану я тратить стрелу на такого подлеца! Догоню, схвачусь и возьму его живьём! — сказал он и зажал свой лук под мышкой. — Этот Камада не должен уйти! Не упустите этого Масакиё! — и во главе двадцати восьми всадников с криками пустился в погоню.

Тамэтомо с яростью вырвал и отбросил стрелу и даже не стал стрелять в ответ: «Не стану я тратить стрелу на такого подлеца! Догоню, схвачусь и возьму его живьём!» — сказал он и зажал свой лук под мышкой. «Этот Камада не должен уйти! Не упустите этого Масакиё!» — и во главе двадцати восьми всадников с криками пустился в погоню.

— Не возьмёшь! — крикнул Масакиё, развернул коня, пустил его в галоп, одновременно нахлёстывая коня плетью и подгоняя стременами, и ускакал вдоль реки на два тё.

— Где же он? Куда он подевался? — кричали преследователи. Так доехали они до западных ворот храма Хосёгонъин. Масакиё так и не появился, и тогда Тамэтомо осадил коня.