Японские сказания о войнах и мятежах - [50]

Министр Комацу, который тогда ещё был младшим чиновником Дворцового ведомства, услышав это, сказал:

— Что ты говоришь, Ито Пятый! Я сам покажу вам, как моя стрела поразит Тамэтомо! — так сказал и тут же в одиночку ускакал в сторону ворот. Киёмори, увидев это, сказал:

— Мне не приказывали атаковать непременно западные ворота, подъехали мы именно к ним без особой причины, просто в темноте нам подвернулись эти ворота. Впустую терять своих подчинённых я не хочу. Не спускайте глаз с Сигэмори! — и поручил толпе «разноцветных» окружить и охранять Сигэмори. Стал он советоваться: «Куда лучше идти — к восточным воротам или к северным?», и воины говорили: «Восточные ворота слишком близко от этих, их наверняка охраняет тот же Тамэтомо!» Тогда правитель Аки решил:

— Отходим, пройдём назад, через столицу, и подойдём снова со стороны улицы Касуга! — и отвёл войска до конца Третьего проспекта.

И в нынешние, и в минувшие времена те, кто чрезмерно храбр, бывает, выставляют себя глупцами. Был среди воинов правителя земли Аки Киёмори один воин из самых простых, Ямада-но Косабуро Корэюки из земли Ига. Обладал он безудержной отвагой и всегда лез напролом, не глядя по сторонам, как дикий кабан, и был прямодушным юнцом. Он вышел вперёд и сказал:

— Есть у меня что сказать молодым воинам! Остановите ненадолго своих коней и смотрите, что будет! В меня попадёт стрела Хатиро из Цукуси, и я оставлю своё имя для следующих поколений, о нём сложат повести! Какие бы стрелы ни были у Хатиро, двух воинов в доспехах они не могут пробить! Просто он быстро стреляет, и в такой темноте показалось, что он выстрелил не два раза, а один. Пусть они бы и пробивали сразу двоих — мои доспехи они не пробьют! Эти доспехи служат уже на протяжении трёх поколений и были в бою пятнадцать раз. Я сам их надевал трижды. Множество стрел попадало в них, но ни одна не пробивала пластины. Если же попадёт в промежуток, не защищённый доспехом, — это будет лишь плод моих прежних деяний, и те, кто берёт в руки лук и стрелы, сами хорошо это знают. Смотрите же и воодушевитесь! — так он говорил, но никто его не слушал. Ни один не придержал коня, и лишь один Корэюки горел боевым пылом и оставался в то время, когда все отступали. Не ушёл он и когда остался совсем один. Хоть и служил он Правителю Аки, Киёмори, но ни земли ему не жаловали, ни даже единого воина с запасным конём, ни единого слуги. Корэюки подозревали то ли в разбое, то ли в пиратстве; за дело или нет — неведомо, но подозрения с него Киёмори снял, вот и вся награда за службу. Был у него слуга — не воин, не конюх-тонэри, а так, человек, который водил его коня под уздцы. Вот ему-то Корэюки и сказал:

— Пришёл час тебе отблагодарить меня за заботу во все те годы, что ты мне служишь! Перед господином правителем высказал я, что лежало на сердце. Негоже мужчине менять решение, если он уже о нём объявил. К тому же стыдно будет, если сейчас не выеду к Тамэтомо и поверну — что подумает обо мне господин правитель и что подумают соратники? Что мне остаётся, кроме как крикнуть Тамэтомо: «Хатиро, стреляй в меня! Посмотрим, какой след оставит твоя стрела!» А если бы все рассуждали: «У нас много людей — нападаем, а когда людей не хватает — не нападаем», — кто бы смог прославить своё имя в старину и в нынешние дни? Если погибну, закопай тело и сообщи жене и детям о том, как я погиб. А выживу — будешь потом свидетелем. Давай, кроме тебя никого больше нет! — так сказал. Слуга его отговаривал, но он ничего не слушал. Развернул коня и поехал в сторону ворот. Среди воинов Киёмори, правителя земли Аки, слыл он хорошим лучником. Лук у него был сильный, а стрелы были длиной в тринадцать ладоней и два пальца. Был на нём потёртый доспех с чёрной шнуровкой. Шлем, украшенный пластинами-кувагата, сдвинул он повыше, чтоб не мешал в битве, в колчане за спиной высоко поднимались над ним стрелы, оперённые чёрными орлиными перьями. Сжимая в руке двухслойный лук, оплетённый глицинией, восседал он на гнедом коне под чёрным седлом. Не лгал он и не хвастался. Думал он: «Попробую-ка напасть!» — и проговорил вполголоса:

— Хоть и говорят, что страшная сила у стрел Хатиро, но я, Корэюки, всё-таки попробую его опередить и выпустить в него хотя бы одну малую стрелу — и посмотрим, на чьей стороне удача! Когда выходят на поле брани те, кто берёт в руки лук и стрелы, то погибнуть — обычное дело, а вернуться домой живым — чудо! — так сказал он и пустил коня к воротам. Тогда этот тонэри говорил:

— Вы говорите, что я проявлю так благодарность за годы службы — но ведь на самом деле воину, вышедшему на поле битвы, стыдно возвращаться домой живым. Пусть я и низкого звания — но обидно, что вы говорите: «Стой и будь свидетелем моего поступка!» Я должен повсюду следовать за вами! Ради того, чтобы остаться в живых — смогу ли просто стоять и смотреть? Лучше уж я прежде вас распрощаюсь с жизнью! — так сказал и, потрясая алебардой-нагината, побежал на воинов господина Хатиро. После того его никто больше не видел.

Увидев такое, Корэюки ещё больше исполнился решительности и молвил:

— Я, Корэюки, не так уж умел, и вы обо мне ещё не изволили слышать! Сегодня впервые встречаюсь с вами! Я — из воинов правителя земли Аки Киёмори, зовут меня житель земли Ига Ямада-но Косабуро Корэюки, двадцати восьми лет. Пусть я не заслужил ещё славу храбреца, но я — внук того Ямада-но сёдзи Юкисуэ, что когда-то схватил разбойника Татээбоси с горы Судзука и преподнёс его государю! Пиратов, грабителей, разбойников ловил я без счёта! Сражался в трёх больших битвах и ни разу не выказал трусости. И знатные и низкорождённые, старые и молодые — те, кто умело владеет луком и стрелами и сердцем тверды — поступают друг с другом благородно. Взглянуть бы мне хоть раз на прославленного господина Тамэтомо! Если погибну от вашей стрелы — будет это мне утешением в будущей жизни, а останусь в живых — то обрету славу в этом мире! — так говорил он.