«Я всегда на стороне слабого». Дневники, беседы - [23]

Тягостное молчание прервала тетя Маша, войдя с набором для, я очень извиняюсь, клизмы.

— Ну чё губы надул? — спросила она больного.

— Да профессор был, светило. Говорил много. Ушел вот. Не подхожу для его метода.

— Метод, говоришь, — спокойно сказала тетя Маша, вводя наконечник, — животом дыши, воду удерживай давай. Все они горазды. На кой хер хосписы, непонятно, если их послушать. Метод у него, а я тебе так скажу — пи…ть — не мешки ворочать.

Депутат — слуга народа…

Junе 9th, 2007 at 12:02 AM

Я знаю трех в Москве и пятерых в Киеве. Из них двое приходят к моим больным. Сначала со мной, потом сами.

Шестеро отказались или не ответили. Им не болит, как говорила санитарка тетя Маша.

На днях один — московский — спросил, может ли он посмотреть на больных. Сам. Сам попросил — сам виноват. Вы же знаете, что я не умею говорить «НЕТ». Но учусь.

Бывшие, прости меня, Господи, избиратели лежали и внимания на нас не обращали.

Мы тихо прошли. От двери, где жизнь и радости, — до двери, за которой открываются страдания и боль. За этой дверью — слезы жен и детей, тихое отчаяние мужей и отцов, причитания и молитвы бабушек и беспомощность дедов, которые стоят у кровати и делают вид, что вытирают пот со лба старомодным носовым платком с каемкой. Платок задерживают на глазах. «Жарко у вас».

У нас жарко. У нас так жарко, что слезятся глаза.

Мы шли от кровати к кровати. Медленно, не подходя к тем, у кого сидели родственники.

Депутат молчал, и только частый нервный кашель выдавал его волнение. Что говорить, ведь он смотрел на тот пласт, который не виден никому. Да и не очень-то нужен. Кто-то из светил определил их в процентах. Цинизм? Нет. Чистая правда.

На одной кровати лежал совсем маленький ребенок. Распятый на кроватке, с фиксированными ручками. Около него — мама. Дальше — еще ребенок. И взрослые.

Депутат шел, как по раскаленным углям. И молчал.

Выйдя обратно в здоровый мир, сказал: «Буду помогать». Будет.

Я не смотрела в его глаза. А он не смотрел в мои. В моих было сомнение, в его — слезы.

Когда его машина уехала, я вспомнила одну больную, к которой пришел Ющенко, — в то время мы открывали детскую палату. Женщина лет сорока, с четырьмя детьми услышала от персонала о том, что он придет. Она лежала «по социальным показаниям». В переводе на человеческий — это когда дома в смежных двух комнатах лежать невозможно, а дети голодают, потому что денег на лекарства для химиотерапии нет, и остались только долги. А долги они отдавали. Практически всю ее инвалидную пенсию.

Он зашел в палату, поздоровался. А женщина сказала: «Виктор Андреевич, а я за вас голосовала…»

И улыбнулась ему.

Художник[16]

June 27th, 2007 at 10:06 PM

«Елизавета Петровна, SOS!» — так начиналось письмо.

«Это не мой больной. Это не мое дело. Я устала» — всё это я проговаривала себе, когда прочла письмо от человека, который не мог пройти мимо. Зовут девушку Анна. Я не знаю ее ника в ЖЖ.

Она нашла бездомного у метро «Кузьминки». Виктор Алексеевич Козлов. Художник. Бывший. Бывший, потому что его подожгли этой зимой. Подожгли спящего. Беспомощного человека, который реставрировал храмы. Которого выгнал на улицу сын, продавший квартиру. У которого нет документов, а продукты отнимают или другие бомжи, или азербайджанцы.

У него обгорело лицо и руки. Он больше не будет реставрировать храмы. На руках — гноящиеся рубцы и нет нескольких фаланг. Лицо. С таким лицом его больше не пускают в метро. И не сажают в машины. Милостью Божьей таксист согласился довезти его до больницы. Такая история.

Если вспомните

July 6th, 2007 at 2:19 PM

Вчера около метро «Маяковская» сидел мужчина. С красивейшими ярко-голубыми глазами. Этот цвет глаз меня обезоруживает. Всегда и всю жизнь: муж, олигарх, сын, депутат, друг, неважно кто.

Я люблю всех с голубыми глазами. Очень.

Поэтому я передала сумку секретарю Наташе и пошла с этим мужчиной туда, куда он сказал. А сказал он два слова.

«Подвезите меня». Он произносил эту короткую фразу несколько раз, обращаясь ко всем, кто выходил из метро. Люди проходили мимо. И я прошла мимо. Спешила. Оглянулась напоследок — и увидела его глаза.

Мужчина сидел в инвалидной коляске. Один. Посередине огромной улицы. И просил подвезти.

— Куда вас отвезти?

— Прямо. Поехали, — твердо сказал он.

И мы поехали. Вдоль Тверской-Ямской, затем свернули на Чаянова. Нас обходили спешащие пешеходы, но мы тоже не промах, ловко огибали их и хором с моим голубоглазым спутником скандировали: «НЕ НАРУШАЙТЕ ПРАВА ИНВАЛИДОВ!»

Секретарь Наталья едва успевала за нами. Дальше — дорога в гору. Наталья взяла управление на себя, и мы поехали по проезжей части. Оттого, что тротуар не приспособлен для передвижения на коляске. Водители теперь осторожно тормозили и объезжали нас. Никто не ругался.

Приехали. К инвалидной машине. Скорее всего, мой спутник живет в ней.

Пятнадцать минут пешком, толкая коляску. Нам предложили помощь лишь однажды, когда я не могла переехать бордюр тротуара около перехода.

Зовут его Петр Иванович. Мы договорились о том, что я буду катать его каждый вечер от «Маяковской» до Чаянова. Если вы увидите его около «Маяковской» — помогите ему. И мне. Если вспомните.