Я видел, как живет Италия - [81]

После Козенцы мы некоторое время едем наугад, предоставив Пафнутию самому выбирать дорогу. Кто-то, не помню кто именно, сказал нам, что на Юге якобы есть деревня, где живут сейчас одни женщины, дети и старики. Все работоспособные мужчины в отъезде, работают и шлют переводы. Увы, никто не может сказать точно, где находится эта женская деревня. Помогает нам первый встреченный на дороге полицейский. Разумеется, нас информировали неправильно — смеху ли ради, по честному ли заблуждению, а может быть, по глупости. Не знаю, только Морано Калабро ни капельки не соответствует тому, что нам описали. Мэр, муниципальные советники — все, не исключая подметальщиков, мужского пола. Что же касается женщин…

— Пускай только попробуют вмешиваться в общественные дела! — возмущается кто-то на террасе кафе, со всей серьезностью комментируя политику Ненни.

Похоже, что Лилла разочарована:

— А… мужчины, которые в отъезде? — робко вставляет она.

В разговор вмешивается другой, с газетой в руке:

— Мужчины в эмиграции? Да где таких нет?

Морано Калабро вне компетенции OVS. Край медленно умирает. Сегодня от 18 тысяч жителей осталось 5300. Никаких природных ресурсов. Дома, деревья, жители — все уже сейчас кажется спящим.

Камни, всюду камни. Радуемся, вновь увидев Ионическое море. Теперь мы испытали на собственном опыте, что море наводит на мысль о бегстве. То там, то сям на побережье виден зеленый островок, обязанный своим существованием либо упорству крестьянина, либо провидению, одарившему его водой. Но в целом весьма унылый пейзаж…

Таранто. Почему-то это название меня всегда интриговало. Действительность разочаровывает. Новый город, выстроенный по линейке. Мы прибыли в неудачное время — сьеста. В конторах, на улицах ни души. Бродим, похожие на рожденный жарой мираж. В пять часов нас принимает корреспондент газеты, к которому нам рекомендовали зайти. Это еще молодой, подвижный, увлеченный делом человек, но, как и все, он устал и настроен пессимистически. По счастью, он не придерживается мнения, что при любом начинании необходима уверенность в успехе, и поэтому упорно продолжает работать.

— У Таранто нет никаких шансов, — говорит он. — Порт, можно сказать, заброшен и уступил свое место Бари с его более современными причалами и оборудованием. А все почему? Ясно как день: депутат от этого района родом из Бари. Эх! Родился бы он в Таранто! Но это не так, к сожалению. И, разумеется, депутат покровительствует родному городу. Что остается Таранто?

Судостроительная верфь — своего рода барометр обстановки на местах. Пошли увольнения — физиономии вытягиваются: придется день за днем есть pasta из черной муки. Набирают рабочих — значит, будут и белые макароны, замешанные на яйцах, и мясо, по меньшей мере раз в неделю. Я удивляюсь:

— Неужели правительство не в состоянии сделать работу верфей более ритмичной.

У нашего собеседника от удивления округляются глаза:

— Но ведь судостроительная верфь в Таранто — не национализированное предприятие! Самый больший пакет акций у Фиата. Работа здесь зависит не столько от местных условий, сколько от заказов и от planning’a[176] в Турине.

Да, конечно же!

— А больше здесь негде работать?

Он отрицательно качает головой:

— Подавляющее большинство жителей Юга Италии чернорабочие. Рожденный докером обречен умереть докером. И вот что получается, смотрите…

Он разворачивает карту Юга:

— Откуда бы ни плыть в Таранто, приходится делать крюк. В города на Адриатике — в Бари, Бриндизи и даже в Барлетту — попасть гораздо легче. На Тирренском побережье есть Реджо, не считая Неаполя или Салерно. Чего же ради обходить мысы и пробираться в залив Таранто? Это только удлиняет морское путешествие. А побережье здесь не настолько богато, чтобы оправдать такую роскошь.

И все же, по словам доктора В., в сравнении с некоторыми другими городами, удаленными от моря, Таранто еще повезло. В Матере, например, где из 40 тысяч жителей 30 тысяч ютится в пещерах, только-только еще подошли к разрешению главной проблемы — жилищной. Увидев наши оторопелые физиономии, он пожимает плечами:

— Нет, я не шучу. Первая очередь жилых домов уже возводится и скоро будет сдана в эксплуатацию. В них заселят самое большое 10 тысяч этих disgraziati. Останется разместить еще 20 тысяч.

— Когда же это произойдет?

Вздыхая, он заключает:

— Iddio provvedera[177].

Он не бросает камня ни в чей огород. Просто констатирует факты. Мы начинаем думать, что на Юге вкладывать капиталы во что-нибудь — все равно, что бросать их на ветер, что все эти поглощенные Югом миллиарды пойдут прахом. Здесь можно говорить о человеческом долге, о христианском милосердии — о чем угодно, только не об экономике в общепринятом смысле слова.

В Бриндизи нам попался собеседник с более резкими суждениями. Жизнь на Юге жалка и никчемна. Умы ограничены. И все это из-за женщин, которые фанатически цепляются за устарелый образ жизни, традиции, суеверия.

— Значит, мужчины у них на поводу? — спрашивает Лилла.

— Вы позволите говорить открыто, мадам? — спрашивает тот в ответ.

— Разумеется.

Он буквально взрывается:

— Чего ждать от женщин, если они постоянно применяют постельный шантаж? Если ты будешь якшаться с этим социалистом — до меня не дотрагивайся.