Я видел, как живет Италия - [76]

— Пересеките la strada[166], поверните a desire[167], постучите в terce[168] дверь.

Мило и приветливо, о неизменной готовностью оказать услугу.

Именно в окрестностях Реджо мы повстречали одного из самых очаровательных представителей рода человеческого — профессора Заппоне. Это было в Пальми, прелестном городке, спокойном и мирном, где препятствия, чинимые любви, привели за последнее время я не знаю к скольким смертным случаям. Заппоне — краснобай, образованный человек, у него удивительная память, и он очень щедр на рассказы. Если уж говорить начистоту, то мою книгу должен был бы написать он. У этого человека неисчерпаемый запас рассказов о суевериях, связанных с бракосочетанием, об языческих искупительных обрядах, перенятых христианством у других религий. Он, например, знает, что стоит только поработать в петров день — и обязательно жди, что в деревне умрет три человека. Он рассказывал, как в засуху жители Риа-чи организуют процессию со статуями местных святых Козьмы и Демьяна. Придя к морю, они наклоняют фигуры святых до самой воды и хором угрожают:

О San Cosimo е Damiano

О ci bagnate о vi bagnamo![169]

В другом городке статую закованного в цепи святого переносят из «его» церкви в «чужую» и держат там, пока святой не уступит и не ниспошлет ливень, и, чтобы святой был посговорчивей, к носу статуи подносят время от времени соленую селедку, пытаясь вызвать у святого жажду.

Он рассказывал нам удивительные легенды о змеях и о serpari — тех, кто их почитает. Говорят, что 5 июня все живущие на горе змеи сползают к морю. По словам Заппоне, у этого явления есть научное объяснение: во время tuoni di Marzo (мартовских гроз) очнувшиеся после долгой зимней спячки змеи испытывают зуд под старой, готовой свалиться кожей. После смены кожи их начинает мучить жажда. Тут они замечают с вершины белое пятно и, приняв его за молоко, устремляются вниз, к морю. Наш ДРУГ утверждал даже, что на морском берегу змеи совокупляются с муренами.

Он рассказал нам и о женщинах из Баньяры, которые года два тому назад смело облачились в короткие штаны своих мужей.

— На диво светловолосые в сравнении со смуглыми черноволосыми жителями Италии — по-видимому, они единственные прямые потомки великих лангобардских завоевателей, — женщины Баньяры в один прекрасный день решили, что с них хватит нужды. Посоветовавшись между собой, они переложили домашнее хозяйство на своих безработных мужей, а сами, наполнив корзины овощами и фруктами из собственного сада, водрузили их на головы, как это принято у арабов, и отправились на окрестные базары. Такого еще не бывало. Настоящая революция. Где это видано? Женщины, покидающие домашний очаг, чтобы бегать по дорогам? Но к вечеру они вернулись домой с деньгами. И рассказчик заключает:

— А на следующий день все повторилось сначала, и так продолжается по сей день.

— А мужчины их не ревнуют? — спрашивает Лилла.

Заппоне корчит гримасу:

— Бывает, кое-кого пырнут ножом. Но вы бы видели их. Настоящие лангобардки — высокие, сильные. Женщины, которые умеют постоять за себя… — он подмигивает: — когда пожелают!

Лилла прерывает мои воспоминания:

— Достаточно о Реджо-ди-Калабрии.

И разом переносит меня из Пальми в Неаполь. Под солнцем цвета расплавленного свинца к пристани подходит вапоретто. От берега отплывает красная лодка. На веслах толстяк. Отгребя метров на десять, он снимает пиджак, кладет весла в лодку, раскрывает над головой зонт и, растянувшись, отдается послеобеденному отдыху.

Я не желаю еще покидать Реджо-ди-Калабрию и завязываю с Лиллой спор. В главе о Калабрии мне хотелось бы напомнить о знаменитом письме Поля Луи Курье[170], вошедшем в школьные хрестоматии:

— Помнишь: два путешественника слышат, как хозяева калабрийцы вполголоса совещаются, зарезать ли им обоих?

— А потом муж пошел босой с большим ножом и… отрезал кусок окорока.

— Да, да. «Обоих» — речь шла о каплунах.

Лилла хмурит брови. Я решил было, что она размышляет. Какое там. Она уже и думать забыла о моей книге.

— А что, если нам поехать завтра на Капри?

Экскурсия на Капри. Прощай, работа. Полтора часа на пароходе. У пристани постоянно дежурят большой пароход и маленький. Не знаю, чем руководствуется судовладелец, но всегда почему-то первым отходит маленький. Море настроено скверно. Лилла молчит, судорожно сжав губы. Она вечно твердит, что морская болезнь — «вопрос силы воли». Воля или нет, но надо отдать ей должное — держится она молодцом. Чего никак не скажешь об остальных пассажирах корабля. Признаюсь, мне никогда не случалось видеть ничего подобного. Я не мог даже представить себе такой ужасной картины. Вокруг молодой четы, которая явно парила где-то далеко на всем знакомым крыльях любви, обмякнув, сидели пассажиры и, положив руки на спинку переднего ряда скамей, отдавали богу душу. Каждый выворачивал содержимое своего нутра прямо себе под ноги. Матросы, для которых, видимо, в этом не было ничего необычного, перебирались от скамейки к скамейке, вооружившись ведром и веником. Словом, это была не морская прогулка, а какая-то непрерывная судорога. Англичанин, одетый в шорты, заходящие ему ниже колен