Я видел, как живет Италия - [74]
На следующий день — Катания. Ничего интересного. Изнурительная жара. И только великолепный вид, открывающийся из нашего номера в Таормине, способен вывести нас из того бесчувственного состояния, в каком мы находимся. Быть может, это место и не самое удобное для купания — поэтому здесь строится фуникулер, — но как тут красиво!
Обед на террасе. Наши балахоны несколько не гармонируют с обстановкой. Но нам это совершенно безразлично. Мы ни на что не смотрим, кроме огромной желтой луны, которая лениво отделяется от воды. Ее отражение по форме напоминает амфору. Огни Реджо-ди-Калабрия сверкают на горизонте, как колье, стопроцентный kitsch[160]. Но kitsch нереальный, сжимающий вам горло.
Прямая дорога идет отсюда до самой Мессины. Один пляж сменяется другим, точной копией предыдущего. То же самое можно сказать и о деревнях. Побережье кишмя кишит туристами. В таких случаях, как правило, муниципальные власти убирают нищету подальше от проезжих дорог. Так или иначе, этот район выглядит несравненно богаче. Он похож на зеленый сад с фруктовыми деревьями.
Сажаем в машину человека, голосующего на дороге. Это рабочий лет тридцати. Он уже побывал в эмиграции. «Вот в Австралии — да, там можно заработать себе на жизнь». Но из-за климата ему пришлось вернуться на родину. В этих краях работа профсоюзов ощутимее. Поэтому сейчас он получает вдвое больше того, что получал каких-нибудь десять лет назад. Он охотно признает, что многое изменилось, «но это еще не совсем то». Следует невероятная история о социальном страховании. У его жены болят глаза. Пока выписываемые лекарства соответствовали заболеванию, при котором можно работать, все шло гладко: любезный доктор выписывал рецепты на имя застрахованного. Но вот уже две недели, как он не может этого делать. У Mutua такие правила, что в нее только всаживаешь треть жалованья. Нас все время поражает несоответствие между тем, что он рассказывает, и тем, как он рассказывает. Похоже, что бедняку ужасно весело, когда он добавляет к сказанному:
— На то, что она сохранит зрение, надежды мало. Что поделаешь! Если бы еще эти mascalzoni[161] возместили мне деньги, ушедшие на визиты к специалисту! А то у нашей Mutua нет окулиста, и каждый визит 5 тысяч лир как не бывало. Хорошо еще, что врач — милый человек и меня не обдирает. Но пусть бы еще только эти расходы. А то ведь приходится ездить в Мессину на консультации. И, поскольку жена плохо видит, я вынужден ее провожать. На это уходит половина моего рабочего дня, плюс два билета туда и обратно в автобусе, плюс еда в ресторане, non с’é la faccio piú (сил моих больше нет). Высадите меня здесь, мсье, спасибо. Да благословит вас бог.
Да, да, мы с Лиллой прекрасно знаем, что он преувеличивает. Согласно диагнозу одного холеного ученого, у итальянцев развит «комплекс сетования». И все-таки! Уже половина трудностей, стоящих перед ними в борьбе за самое скромное место под солнцем, оправдала бы обрез и революцию. Потому что, если уж мыслить в этом направлении дальше, нигде не видали мы вещей красивее и элегантнее, чем в витринах Мессины.
Мы катим через город наобум. Это старая привычка. Для знакомства с городом ничего лучше не придумаешь. В какой-то момент замечаю в зеркале, что за нами едет малолитражка, которую, как мне кажется, я уже видел. Прибавляю скорость. Малолитражка делает то же самое.
— За нами погоня, — говорю я Лилле, скривив рот в чистейшем стиле американских гангстерских фильмов. Она оборачивается и включается в игру:
— Да-a. Ты спрятал валюту?
Начинается глупый, сумасшедший бег наперегонки. Нам нужна разрядка. Лихие повороты, проклятия пешеходов и шоферов, незнакомые улочки, проезжаемые на бешеной скорости, — пущены в ход все известные мне шоферские приемы. Поразительно — малолитражка так и не отцепилась! При поворотах видно, что за рулем сидит довольно молодой человек с улыбкой на лице — по утверждению жены, насмешливой.
Желая удостовериться, останавливаю машину. Малолитражка останавливается позади Пафнутия, из нее выходит молодой человек и быстрым шагом направляется к нам.
— Пора доставать револьвер, — шепчет Лилла, которая отчаянно бодрится, стараясь не выдать волнения.
Молодой человек остановился, улыбаясь во весь рот.
— Я представитель фирмы Рено, — отрекомендовался он, — и вот уже с полчаса гоняюсь за вами, чтобы посмотреть, хорошо ли ходит ваша «Дофин» и не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь?
Он вытирает со лба пот и приглашает нас выпить аперитив.
Я упоминаю об этом инциденте не для того, чтобы рекламировать марку «Дофин». Я уплатил за своего Пафнутия немалые деньги и никому ничего не должен. Но мне кажется, это еще один пример той черты характера, которую на протяжении всего рассказа об итальянцах я grosso modo[162] называл любезностью.
Нам оставалось только переправиться на материк.
Не успел еще Пафнутий остановиться на пристани, как к нам устремился мужчина лет тридцати, без пиджака:
— Вы в Реджо? Прошу ваши документы на машину! Какой апломб! Какая организация дела!
Мужчина исчез в конторе. По выходе оттуда он выглядит уже совсем иначе — жалким, приниженным, покорным. Протягивая мне билет для переправы, он говорит:
