Я видел, как живет Италия - [70]

Самый молодой из сицилийцев уже женат, и жена его беременна. Он зарабатывает 32 тысячи в месяц — когда есть работа; жилье обходится ему в 18 тысяч!

Возвращаясь в машину, мы уже не задаемся неизменным вопросом: как они умудряются жить?

Природа становится неприветливой. Земля негостеприимна. Человек тут чужой. Поэтому он здесь и не селится. Несколько деревень на большом расстоянии одна от другой. Ни одного города на всем нашем пути через остров — от Палермо до Агридженте. Но в отличие от Сардинии повсюду следы присутствия человека, даже на иссохшей до трещины земле.

Воды нет. Скалы. Камни. Там и сям робкая, но такая волнующая попытка обработать почву, говорящая об отчаянных усилиях крестьян сберечь эту землю, принести ей пригоршню воды. Невольно спрашиваешь себя: где же обитает земледелец? В десяти, двадцати километрах отсюда — вон в той, взгромоздившейся на бугор деревне, которую не сразу различишь на фоне неба — такого неизменно синего, что кажется, будто оно высокомерно игнорирует людские слезы.

Жалкие дома из камня, глины. Солнце обожгло все стены, камни, скалу и дорогу. Куда ни глянешь — всюду одно и то же. Деревни трудно отличить одну от другой, как их трудно отличить и от камней. На каждой пяди земли, на каждой хижине печать голода. Словно в страхе перед человеком и стихиями, житель этих мест добивался такой схожести, маскирующей его существование среди бесплодной природы. И кактусы. Повсюду вдоль дороги эти пыльные кактусы, подчеркивающие негостеприимный характер местности. Изредка встретишь колокольню, нарушающую однообразный рисунок крыш, или одинокого всадника, медленно передвигающегося на изнуренном коне с ружьем поперек седла. Потому что и сегодня еще, отправляясь в поле, земледелец берет с собой ружье. Некоторых из них я спрашивал:

— Зачем вам ружье?

Редко спрашиваемый обращал на меня свой взор. Ни один из них не ответил мне. Их лица с резкими чертами казались изможденными, глаза блестели.

Следует сказать, что сицилиец продаст все до последней корки хлеба, лишь бы купить себе оружие, пусть это будет простой нож с защелкой. Ему надо чем-то драться. Когда встречаешь их, затерявшихся в этом бесплодном крае, чувствуешь, что они начеку. В их взгляде такой же страх, какой замечаешь в глазах животного, когда оно повержено, обессиленно, загнано. Что за осанка у наездников! Даже если их лошадь еле переставляет ноги. Но стоит им сойти с коня, и чары пропадают. Низкорослые, в одежде, придающей им сутуловатый вид, отягощенные карабином.

Указателей на шоссе мало или нет совсем. Приходится спрашивать дорогу. Прежде чем дать ответ, вас молча испытующе оглядывают. Здесь не очень привыкли разговаривать, в особенности с иностранцами. Спрашиваемые едва приоткрывают рот, и их гордость уступает место какому-то смущению. Путаные жесты. Правая рука тянется показать, что надо повернуть налево. Глаза часто моргают — и их беспокойство передается вам. Бедные, бедные люди.

При виде Фаверы, аванпоста Агридженте, у нас вырвался вздох облегчения, как у путешественников, караван которых миновал пустыню. Но, очутившись в Фавере, мы возмущаемся грязью, бедностью домов и улиц этого крупного населенного пункта. Фавера — колыбель гостеприимства — похваляется тем, что удерживает печальный рекорд по убийствам из кровной мести. Королева здесь, бесспорно, вендетта. Она правит рука об руку с мафией.

Вопреки сложившемуся представлению, город Агридженте стоит не у моря. Любуясь собой, он расположился на возвышенности, лицом к Средиземному морю, от которого его отделяют участки плодородных земель и знаменитая Долина Храмов. Следует признать, что эти руины, гордые своей победоносной борьбой с объединенными разрушительными силами — временем, песком и ветром, — великолепны. Дальновидная администрация по вечерам освещает их с превосходным вкусом. К сожалению, «электричество стоит дорого, а мы так бедны…»

Здесь бедняк молчит. Из гордости. На нищету жалуется богатый. Остатки давних суеверий. По всему Среднему Востоку свирепствует страх перед сглазом — malocchio, jettatura, jella.

Мы избрали себе пристанищем небольшую гостиницу на берегу моря. Ее хозяин — маленький человечек, толстый, желчный, с грушевидным животом, предметом его огорчений.

Лилла утверждает, что он мафиозо. Глядя на него, невольно думаешь: «Он слишком вежлив для честного человека».

Однажды утром мы собрались купаться. В табличке, вывешенной на купальне, указана такса: кабина — 400 лир; место в кабине — 100 лир. Просим два места. Мальчик-кассир хладнокровно отвечает, что все «общие» кабины заняты. Желая утихомирить кипящий во мне гнев, я оборачиваюсь и бросаю взгляд на пляж — он безлюден. Лишь какая-то женщина в откровенном купальнике бикини принимает солнечную ванну. Еще сдерживаясь, спрашиваю:

— Словом, вы хотите вытянуть из нас 800 лир вместо 200?

Он не успевает ответить. Как обычно, одного звука моего голоса достаточно, чтобы порох взорвался. Я убегаю, пока еще не свернул шею этому начинающему мафиозо. Хозяин отеля рассыпается в любезностях. Лилла объясняет ему причину моего бешенства. Он принимается заламывать в отчаянии руки, демонстрируя свою скорбь, и взывать к пречистой деве и святым.