«Я в Берлине. Сидоров» - [22]

Партридж, лейтенант, Королевские военно-воздушные силы Великобритании

22 апреля 1945

Берлин как столица Рейха (который, как провозглашал Гитлер, должен был просуществовать тысячу лет) доживает свои последние часы в обстановке смятения и паники. Русские и немецкие пилоты схватились в бесконечно долгом воздушном бою над его крышами, а воздух звенит от грохота русских орудий и взрывов русских мин, некоторые мины попали в самый центр Берлина на Унтер-ден-Линден, Постдамер-плац и Лейпцигерштрассе. А еще воздух звенит от голосов нацистов — они истерично выкрикивают приказы, угрозы и призывы, обращаясь к жителям города, которые сами в не меньшей панике, чем они. Либо просто оцепенели от страха. Вот почему шведский корреспондент прокричал в телефон, передавая сообщение в свою газету: «Это, наверно, последний наш разговор перед падением Берлина!» И это его красноречивое утверждение было прервано грохотом русских орудий.

Как только стало известно, что русские наступают с юга и востока одновременно, тысячи берлинцев бросились из Берлина на запад и северо-запад. Танки, остатки ополчения, отряды фольксштурма, наскоро собранные для борьбы с Красной армией, беженцы — все это заполнило улицы западной части Берлина. Охваченные паникой берлинцы кидались к трамваям и к поездам метро, которые, согласно строгому приказу, были выделены исключительно для перевозки раненых, но теперь берлинцы буквально дрались со своими же ранеными за место в этом транспорте. На станциях метро можно увидеть ужасающие сцены, когда женщины и дети тщетно пытаются пробиться в поезд. А те берлинцы, которые все же остались в городе, совершенно не выражают никакой готовности к какому-либо сопротивлению. Большая их часть проводит все время в бомбоубежищах, которые так переполнены, что здесь даже сесть негде. А по улицам города бродят иностранные рабочие и военнопленные — в огромном количестве и без всякой охраны.

Норман Макдоналд

26 апреля 1945

Грохот боев на улицах слышен за три мили от Берлина. Дороги на восток от города запружены людьми. Среди них советские граждане, возвращающиеся домой из немецкого плена, и берлинцы, сбежавшие с места боя, теперь они направляются туда, куда уже пришла Красная армия. Немцы сконцентрировали большую часть остатков люфтваффе на востоке и юго-востоке столицы, 1200 самолетов брошены на то, чтобы отражать атаки с воздуха. Но силы Красной армии подавили их. Бывает, что все небо заполнено самолетами, которые оказывают поддержку нашим наземным войскам. Вот типичный разговор, который я слышал, между старшим офицером военно-воздушных сил (находящимся на земле) и командиром экипажа в воздухе: «Вы промахнулись из-за задержки в полминуты. В чем дело?»

И ответ с воздуха: «Да я вот толкусь тут, жду, пока дорогу освободят». Еще через пару секунд командир экипажа продолжил, обращаясь уже к пилоту другого экипажа: «Петляков, уступите, наконец, место! Сейчас не ваша очередь!»

Пошел мелкий дождик, который немного прибил пыль. О, эта берлинская пыль! Западный ветер понес ее прямо на нас. Она даже закрыла солнце. В семь часов на небе еще не было ни облачка, а к полудню все погрузилось в противоестественный полумрак. Дальше, чем на несколько ярдов, ничего не было видно. Солнце поднималось все выше, но его лучи не доходили до земли. Водители грузовых машин, подвозящие боеприпасы к линии огня, включили фары. Невозможно было поверить, что сейчас день и светит солнце. Немецкое командование уже не в силах на что-либо повлиять, но все равно продолжает сопротивляться. Они разделили город на укрепленные зоны, а зоны — на укрепленные сектора. Все высокие здания, соединенные между собой ходами сообщения, превращены в очаги сопротивления. Пушки, пулеметы и минометы стоят на каждом углу.

Противник держит под перекрестным огнем каждую улицу, многие каналы тоже представляют серьезную угрозу — их берега превращены в военные укрепления.

Немцы прижимаются к своим домам, ошалело глядя в небо, заполненное самолетами Красной армии, и озадаченно смотрят на советскую военную технику, которая с грохотом проезжает по улицам. Какой-то нацист — еще до того, как мы вошли в город, — написал неровным почерком на стене дома: «1918 год не повторится». Солдат Красной армии зачеркнул эту надпись и написал ниже по-русски: «Я в Берлине. Сидоров».

Советский военный корреспондент

27 апреля 1945

Именно патруль лейтенанта Уильяма Робинзона 273 полка приказал объединить восточный и западный участки фронта в Торгау еще в прошлую среду. К востоку от реки Мульде действовали и другие патрули Первой армии, с ними тоже удалось наладить связь.

Войска генерала Ходжеса давно ждали, когда настанет этот великий момент. Пилотов, возвращающихся с полетов над нейтральной зоной между реками Мульде и Эльба, подолгу расспрашивали о том, что они видели. Часами напролет люди, припав к радиоприемникам, напряженно слушали, стараясь уловить обрывки переговоров с русскими. И это напряжение было понятно — все с нетерпением ждали приближающейся развязки.

Конечно, Первая армия могла бы перейти Мульде — на другом ее берегу не было противника, с которым американцы не смогли бы легко справиться. Но они проявили выдержку и поступили очень мудро. Наш плацдарм на этом берегу был хорошо укреплен, и выжидательная позиция была продиктована не опасением атаки со стороны противника, а весьма вескими, хотя и необычными причинами.