Я унес Россию. Апология русской эмиграции - [46]

Театры и музыка

Перейдем к русским театрам и русской музыке в Берлине 1920-х годов.

Постоянных русских театров в Берлине тогда было три: «Русский романтический балет», «Синяя птица» и «Русский театр Ванька-Встанька». Руководителем «Романтического балета» был известный артист Петербургского Мариинского театра Борис Георгиевич Романов. В Мариинском (с 1909 по 1920) в балетах он прославился ролями Пьеро, Колена, Базиля и особенно «половецкого воина». Б.Г. был талантливейшим танцовщиком и хореографом, но он был и интересным, остроумным человеком. Жалею, что познакомился с ним только в «третьей части этой книги» — в Нью-Йорке.

Помню, в Нью-Йорке как-то завтракали мы втроем в ресторане: А. Р. Гурвич, Б. Г. Романов и я. И за завтраком Б.Г. рассказывал, как в Париже в последний раз он был у Кшесинской и она сказала, что пишет мемуары, только не знает, как их назвать. — «А я вам помогу, Матильда Феликсовна». — «Ну?» — «Полвека под Романовыми». Она засмеялась и «отодрала меня за уши», — смеялся Б. Г. Знаменитая М. Ф. Кшесинская была замужем за вел. кн. Андреем Владимировичем, с которым они и делили годы эмиграции в Париже, в молодости же М.Ф. была увлечением государя Николая II, когда он был еще наследником. Свои воспоминания М. Ф. Кшесинская выпустила по-французски под заглавием «Souvenirs de la Kchessinska» (Париж, 1960).

Под руководством Б. Г. Романова «Русский романтический балет» в Берлине существовал до 1928 года, пользуясь большим успехом не только у эмигрантов, но и у немцев. Романов давал «Жизель», «Петрушку», «Любовь-волшебницу», «Шута» и другие. После Берлина Б. Г. работал в Париже у Дягилева, потом — в Италии, в Южной Америке и в Нью-Йорке в Метрополитен опера.

Прима-балериной в его балетах в Берлине выступала Елена Александровна Смирнова, выдающаяся танцовщица Мариинского театра, жена Романова, умершая, к несчастью, очень рано, в Аргентине в 1935 году. Известный балетный критик Андрей Левинсон (тоже эмигрант), автор многих книг о балете на русском и французском языках, писал хвалебно о «Романтическом балете» Романова. Кроме этой балетной труппы в Берлине жили тогда многие известные балетные артисты: Вера Каралли, Е. П. Эдуардова, Е. Девильер, В. Кригер, К. М. Горева, Клотильда и Александр Сахаровы, М. Н. Кузнецова (известная певица, выступавшая с испанскими танцами), Тамара Гамсахурдия, Александр Демидов, Эльза Крюгер и другие.

Вторым постоянным русским театром в Берлине была «Синяя птица» — директор Яков Южный. Этот театр по своему стилю и репертуару был схож с знаменитой «Летучей мышью» Никиты Балиева, ставшей эмигранткой, улетевшей из советской Москвы в Париж, где Балиев с огромным успехом вел свой театр. «Летучая мышь» гастролировала и в Лондоне, и в Америке.

В «Синей птице» ведущие актрисы были Валентина Аренцвари, Е. Девильер и Юлия Бекефи, «потрясавшая» зрителей в «Рязанской пляске». В труппе были: режиссер И. Дуван-Торцов, сам Я. Южный, знаменитый эстрадник Виктор Хенкин, музыкальной частью ведал М. M. Шопелло-Давыдов, художественное оформление — три талантливых молодых художника: А. Худяков, Г. Пожедаев и П. Челищев, сделавший позже международную карьеру.

Репертуар «Синей птицы» включал множество милых и остроумных музыкальных безделок — «Стрелочек», «Полночная полька», «Русский танец», «Вечерний звон», «Бурлаки», «Повариха и трубочист», «Рязанская пляска», «Крестьянские песни», «Лубки», «Как хороши, как свежи были розы», «Песенки кинто» — коронный номер Виктора Хенкина:

На одном берегу

Ишак стоит.

На другом берегу

Его мать плачит.

Он его любит,

Он его мать,

Он его хочет

Обнимать…

Кстати, о Хенкине. В гражданскую войну он был в расположении белых и пользовался (как и всегда до революции) оглушающим успехом. В Париже мне рассказывал однополчанин-корниловец, что — не то в Харькове, не то в Киеве (я уж не помню), занятом белыми, — Хенкин с неизменным успехом выступал в каком-то большом ресторане-кабаре, заполненном, конечно, белыми офицерами. Зал горячо его приветствовал. И Хенкин в ответ на овации предложил с эстрады конкурс — стихотворение-экспромт, в котором последняя строка состояла бы из его имени, отчества и фамилии. Под общее веселье офицеры занялись экспромтом. В зале был и генерал Шкуро («Над Кубанью белошумною Шкуро / Ставит суд — святые не спасут!»), тоже занявшийся сочинением экспромта. Но выиграл игру поручик П. Фатьянов, написав:

Кумир блондинкин и шатенкин,

О Виктор Яковлевич Хенкин!

Спустя много, много лет в «Новом журнале» в Нью-Йорке я напечатал одно стихотворение П. Фатьянова, скончавшегося во Франции:

Воспоминания… кому нужны?

Воспоминаниям не верьте.

Так, разве для себя…

Так, разве для тебя:

Вновь растревоженные сны

За несколько минут до смерти?

Воспоминания… кому нужны?

Воспоминаниям не верьте…

Театр «Синяя птица» с успехом существовал несколько лет, гастролировал и в Америке…

Душой третьего «Русского театра Ванька-Встанька» был известный поэт-эстрадник Николай Яковлевич Агнивцев, автор вышедших в Берлине стихотворных сборников «Мои песенки» и «Блистательный Санкт-Петербург». Агнивцева я встречал, но мало. Очень высокий, очень худющий, с некрасивым, но выразительным лицом, очень выпивавший, он был воплощение бескрайней русской театральной богемы. И крутился все время среди актеров. По природе был, по-моему, очень талантлив. Но что такое талант? По-моему, в таланте непременно должна быть способность некого гипноза. И если есть гипноз, есть и талант. Разумеется, гипноз не для всех, но хотя бы для некоторых. Пушкин — это массовый гипноз. А рядом Денис Давыдов с чудесным: «Не пробуждай, не пробуждай / Моих безумств и исступлений / И мимолетных сновидений / Не воскрешай, не воскрешай…». Давыдов — это гипноз ограниченного действия. Агнивцев, конечно, не Вячеслав Иванов. И хорошо, что так. Если б на свете были только Вячеславы Великолепные, было бы, пожалуй, скучновато. Спесивые эстеты, разумеется, найдут в Агнивцеве и мелкотемье, и даже «пошлость». Но хорошо в свое время ответил Александр Блок о пьесах Леонида Андреева: «Пусть это пошлость, но это пошлость, которая меня волнует!» Вот и у Агнивцева есть такие (не пошлости, а скорее) «легкости», сквозь которые чувствуется несомненный талант милостью Божьей. Ну хотя бы такая ностальгия по любимому, обожаемому городу, который он так хорошо знал и которым «жил»: