Я убийца - [4]

Я делаю музыку громче. Ставлю табуретку посередине, снимаю люстру. Куда запропастилась эта чертова… А-а-а, вот ты где. Вытаскиваю из-под стола бельевую веревку. Прикрепляю к торчащему из потолка крючку. На другом конце делаю петлю. Проверяю на руке, как ловко затягивается удавка. Петля Линча. Усмехаюсь сам себе. Примеряю ее на шее. Раскачиваюсь на табуретке. Ну вот, вроде все готово. Пора опускать занавес и прекращать представление, которое растянулось больше чем на тринадцать лет. Но сначала я спускаюсь вниз и беру бутылку, забиваюсь в угол кухни, словно подбитый пес. Делаю глоток, еще и еще. Смотрю, как одиноко болтается петля посреди кухни. Ждет меня. Я знаю, что еще меня ждет. Нет, не смерть от собственных рук. Меня давно заждался в преисподней сам Дьявол. А еще те, кого я отправил к нему. Ведь их место именно там. К сожалению, за все мною содеянное, мое место тоже там, рядом с ними. Как писала Агата Кристи (странно, что сейчас из динамиков я слышу одноименную группу): «Истинное величие судьи в способности покарать себя!». Но я не жалею о том, что сделал. А теперь, до того, как удавиться в собственном доме, хочу поведать вам одну очень простую — впрочем, для вас, может, и не очень простую — историю о сломанной жизни человека. Слушайте.

Глава III

По моему мнению, брак и его узы или величайшее добро, или величайшее зло; середины нет.

Вольтер

К моему счастью, брак для меня оказался величайшим добром. Вот и сейчас жена тихонько сопит, лежа у меня на руке. Я боюсь пошевелиться, чтобы не разбудить ее. Смотрю на нее, словно на икону. Неподалеку стоит детская кроватка, там начинает ворочаться сын. Она открывает глаза, пытается подняться и посмотреть, что с ребенком.

— Все хорошо. Он еще спит. Отдыхай.

Она прижимается ко мне. Я чувствую, как внутри нее шевелится наша общая вторая жизнь. Врачи сказали, будет дочка.

— Чувствуешь? Вот опять, — она улыбается. Прислоняет мою руку к себе.

— Чувствую.

— Как назовем?

— Решай сама. Я назвал сына, ты называй дочку.

— Пусть будет Викой. Пускай ее зовут, как бабушку.

— Хорошее имя, мне нравится. Пусть будет, — я касаюсь ее живота. — Слышишь, мама дала тебе имя. Так звали мою маму и твою бабушку. Вика. Теперь так будут звать тебя. Можешь быть спокойной там, потому что тебя здесь все любят и ждут.

Откидываюсь на подушку, смотрю в потолок. Я счастлив. Мне хорошо. Просто от того, что они рядом. Прикрываю глаза и с улыбкой вспоминаю, как я познакомился с Кристиной.

Я был студентом технического университета. Будущий инженер. «Смешная профессия, — говорили мне, когда я учился. — Чем ты будешь кормить своих детей?». Когда я поступал, все шли на юристов, экономистов, бухгалтеров, а инженер приравнивался к грузчику. Мало кто понимал, в чем разница между ними. Я был обычным парнем и ничем не отличался от миллионов других: среднего роста, обычного телосложения, рядовой внешности. Короче говоря, я был одним из ста пятидесяти миллионов людей, которые проживали в России. Отец погиб в аварии, а мать тянула меня до последнего, надорвав свое здоровье на двух работах, лишь бы я был не хуже других. И я был не хуже. Что-что, а образование она мне дала сильное, и я уже с первого курса стал писать дипломы выпускникам, к тому же помогал с изобретениями двум профессорам кафедры, на которой учился.

«Подарком» на мое восемнадцатилетие стал диагноз моей матери, звучавший как «неоперабельная опухоль мозга четвертой стадии». Я шел из чудного места под названием хоспис, в котором она лежала, и думал о своей жизни, о том, насколько я стал сегодня «счастливее», узнав такую новость. Я видел только свои пыльные кроссовки, мелькавшие поочередно перед глазами, а потом был резкий толчок, от которого я пришел в себя и поднял взгляд. Прекрасная девушка, отшатнувшись в сторону, смотрела на меня заплаканными глазами. Так я встретил свою жену. Как оказалось, ее отец лежал в том же хосписе. Можно сказать, что нас свело несчастье. Сначала мы просто здоровались, потом стали делиться своими горестями, потом практически одновременно похоронили родителей.

И вот теперь я лежу рядом с ней. В кроватке ворочается первенец, а в ее чреве растет маленькое создание, которое мы назвали в честь моей мамы. Вот и думай: прекрасна жизнь или нет? Потеряв одно, я приобрел другое. Я познал горечь смерти, трудности жизни и боль одиночества. Но у меня появилась семья, которую я заслужил такими испытаниями. Неужели в нашей жизни обязательно нужно сначала что-то потерять, чтобы потом что-то приобрести? Чтобы понять, осознать, как было дорого то, что было рядом, но воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Наверное, такова суть нашего мироздания, о котором мы не задумываемся, пока нас это не касается. Меня это коснулось, и теперь я больше всего в жизни боюсь потерять их — то самое ценное, что у меня есть сейчас. Я люблю Кристину и сына до безумия, может даже, до фанатизма. Когда я с ними рядом, то не могу наглядеться, надышаться, не могу представить себя без них. Потому что я понимаю, каким образом они достались мне, какой ценой.

К двадцати годам я разработал пару изобретений. По странной воле случая ими заинтересовалась наша доблестная армия. Отдав, как полагается в нашей стране, долю отката, я заключил выгодный контракт, который выиграл по тендеру, уже подготовленному для меня. Таким образом, я обзавелся знакомыми в Министерстве обороны и ряде других ведомств. Как оказалось, все там были повязаны. Узнай одного, и ты дойдешь по цепочке хоть до самого президента, если, конечно, захочешь себе щенка лабрадора. Но ни щенок, ни связи, ни власть — все это было мне не нужно. Я нигде не светился, старался быть незаметным и не досаждать никому. Я выработал для себя одно простое правило: жить нужно по принципу «не навреди». Так я и жил. Я впервые получил неплохие деньги, что позволило купить квартиру и машину и даже отложить энную сумму средств на черный день. Хотя мне достались всего лишь крохи (львиную долю рассовали по своим карманам чиновники), я был доволен и этим. Все произошло ровно так, как говорил один мой друг, работавший в правительстве: «Мы, словно свиньи, стоим у кормушки, в которую государство наваливает нам корм. Те, кто поближе к ней, — самые жирные и наглые — начинают жрать так, что хрустит за ушами, а все, что отлетает от них, подбираем мы, и нам, в принципе, этого хватает». В тот момент жизни я был маленьким поросенком, которому отлетели скудные крохи с пиршественного стола.