Я убийца - [6]

— А делать-то нечего, — следователь снова хлебнул уже остывший кофе и сморщил гримасу. Он достал из пачки сигарету, несколько раз стукнул фильтром о стол и спрятал обратно. — Нужно идти к нему.

— Твою мать, — Сашок потер переносицу, предвкушая, что их сейчас ожидает.

Шреком они называли своего непосредственного начальника. Полковник Афанасий Филимонович Громов и впрямь походил на персонажа известного мультфильма. В отделении даже ходила шутка: если Пригожина, Громова и Шрека запечатлеть на фотографии, получатся тройняшки. Но Громов был из всех самым страшным: среднего роста, толстоватый, с лысой головой и оттопыренными ушами. Полковник еще советской закалки, непробиваемый. Общаться с ним было все равно, что разговаривать с инопланетянином: он вроде тебя понимает, даже кивает, поддакивает, но в конце разговора вытаскивает свой космический бластер и выносит тебе мозг. А все потому, что единственным человеком, которого он уважал, был Иосиф Виссарионович Сталин. Его любимая фраза звучала так: «Поставить бы вас к стенке, как предателей родины! За такую работу вас, упырей, надо сажать на довольствие!». На какое довольствие, он никогда не уточнял, а спрашивать у него боялись. Возможно, он имел в виду «удовольствие», но тогда выходила неприглядная картина, так как, если представить, на какое удовольствие он хотел сажать своих подчиненных, становилось поистине страшно.

Подойдя к закрытой двери начальника, они остановились. Перед кабинетом мялся молодой сержантик, прижимая к груди, словно библию, зеленую папку.

— Что, опять там кого-то насилует в извращенной форме? — кивнул Сергей в сторону закрытой двери.

Сержант пожал плечами, а из-за двери донеслось до боли знакомое: «Поставить бы вас к стенке, как предателей родины! За такую работу вас, упырей, надо сажать на довольствие!».

— Круто, Серега, у него сегодня хорошее настроение. Ты вазелин случайно не прихватил?

— Думаю, и без него будет хорошо.

В этот момент дверь открылась, и из нее почти бегом выскочили двое.

— Что, сам пойдешь или старших пропустишь? — с усмешкой спросил Сашок, глядя, как лицо сержанта зеленеет, приближаясь по цвету к судорожно сжатой в руках папке.

Тот опять нервно пожал плечами и печально окинул взглядом кабинет, давая понять, что он с готовностью отложит неизбежную экзекуцию еще на какое-то время.

Шрек сидел в кресле и стучал по столу пальцами, похожими на сосиски. За его спиной красовались портреты Путина, Медведева и, естественно, Сталина. Наверное, он снял бы вождя народов со стены только при угрозе ядерной войны, да и то лишь для того, чтобы отнести его в спасительное бомбоубежище.

— Ты опять ко мне со своим маньяком?! Ты что, хочешь меня под трибунал подвести?! Я, по-твоему, похож на мальчика?! — брызгая слюной, с ходу начал Громов, стуча ладонью по рабочему месту в такт своим словам.

— Понеслось, — уткнувшись глазами в пол, тихо прошептал Сашок, словно провинившийся второклассник, которого отчитывают за разбитое оконное стекло.

— Допрыгались! Сталина на вас нет! Ну, ничего, ничего! Услышали тебя! Долго ты приключений искал на свою задницу! Сами не захотели свои дела делать, так вот вам, — он снял трубку телефона и нажал на кнопку. — Пускай зайдет!

Сергей и Сашок переглянулись, не понимая пока, что происходит. Дверь кабинета внезапно открылась, и в нее вошел, будто средневековый инквизитор, мужчина лет тридцати пяти, ближе к сорока, в костюме-тройке. Потертая папка из кожзаменителя была зажата левой рукой под мышкой. Он был среднего роста, поджарый, со строгими чертами лица, напоминающего лицо древней статуи. Черные волосы с сединой коротко пострижены под машинку. На голове большой, но аккуратный шрам. Надеть бы этому товарищу балахон и дать в руки факел — точно бы сошел за инквизитора!

— Знакомьтесь! Пименов Станислав Владленович. Сотрудник Следственного комитета. Прошу любить и жаловать!

— Ну, все, нам кранты, — сквозь зубы прошипел Сергей и понуро покачал головой.

Глава V

Несомненно, важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на самом деле.

В. Гумбольдт

Я вижу этот сон, как наяву. В мельчайших деталях. Мне никогда не снились сны, но в тот день почему-то приснился. Теперь он повторяется вот уже пятнадцать лет — из ночи в ночь. Как только мой мозг засыпает, наступает время кошмара, время моих страхов, время, когда я бессилен, время, когда я не властен повлиять на что-либо. Все произошло 12 апреля 2001 года. В шестьдесят первом году в этот день Юрий Гагарин совершил свой высокий полет, я же в новом тысячелетии совершил свое падение в самые недра Ада.

Прохладное утро, в комнате свежо и спокойно. На грудь что-то наваливается, становится тяжело дышать. Я хочу проснуться и не могу. Я чувствую, как ломаются мои кости, как трещит все мое тело, но не понимаю, что это и за что мне это. Мне снится моя беременная жена. Она держит сына за руку, стоя на краю обрыва. Они зовут меня. Их голоса отражаются эхом, словно в огромной пустой комнате. Малыш радостно прыгает и смеется. Волосы Кристины развиваются на ветру. Я иду к ним. Ничего необычного, но в груди так тяжело и противно, что, кажется, еще мгновение, и меня вывернет наизнанку. Я ускоряю шаг, перехожу на бег, но на ногах словно надеты свинцовые башмаки. Чем больше я тороплюсь, тем медленнее продвигаюсь. Сын прыгает, веселится. Жена улыбается и манит рукой к себе. И вот, когда я почти уже рядом с ними, клочок земли, на котором они стоят, срывается вниз, унося их в бездну. Они разбиваются на моих глазах вдребезги, жена и трехгодовалый сынишка. Голова всмятку, мозги, из разбившейся, как арбуз, черепной коробки разлетелись в стороны, все в крови. Кристина, будто манекен, лежит на животе в безобразной, исковерканной позе с переломанными конечностями. Накатывает ощущение ужаса и слабости. Наверное, эти два чувства ходят рядом, образовывая одно целое под названием беспомощность.