Я – Сыр - [7]
«А теперь уношу отсюда ноги», - кричу я не известно кому и снова кручу педали, боюсь и паникую, отметая какую-либо усталость или боль в мускулах. Лай отдаляется. Огибаю поворот и лечу вперед.
Я приближаюсь к главной улице Файрфельда, и это точно Майн-Стрит, и точно этот городок – пара магазинов и церковь с белым шпилем. Я спешу по этой улице, пользуясь моментом. Я знаю, что могу остановиться, но не хочу слезать с велосипеда. Надо продолжать движение и добраться до Ротербурга. Я чувствую, что этот пес будет преследовать меня снова. Он будет ждать меня в стороне от магазинов, если я остановлюсь поесть или отдохнуть. Я открываю рот и глотаю воздух, и этот сладкий глоток снова возвращает мне силы. Я еду по городку и въезжаю на каменный мост, движение по булыжнику звучит аплодисментами в моих ушах, и говорю: «Здравствуй, Файрфельд, и прощай» Я продолжаю путь, чувствуя, что, наверное, не остановлюсь НИКОГДА.
TAPE OZ004 0800 date deleted T-A.
А: Скажите, вы – доктор?
Т: Почему ты это спрашиваешь?
А: Ладно. Допустим, что вы доктор, психиатр, может быть. В первую беседу вы сказали, что ваше имя Брайнт. Но вы не сказали «Доктор Брайнт». И это место выглядит не как больница – так что же это?
Т: Я рад, что тебе интересно все, что тебя окружает. Долгое время с тобой этого не происходило. Но не уже ли для тебя так важно, больница ли это или нет?
А: Хорошо. Здесь не так пахнет. Знаете ли – в больнице медицинские запахи и толстые белые постели. Врачи одеваются в белые халаты, как и медсестры. Но не здесь. Здесь все больше похоже на…
Т: На что?
А: Не знаю. На частный дом. Не просто дом, а особняк, поместье. Все комнаты и все люди. Что-то вроде частного санатория, может быть.
Т: Это тебя волнует?
А: Я не знаю. Так много всего… не знаю.
Т: Значит, будем искать извне?
(пауза 5 секунд)
Т: Те ключи, например.
А: Какие ключи?
Т: Ты упоминал что-то о них раньше.
Он сильно сопротивлялся, был на стреме и не доверял Брайнту, будто бы тот был посторонним. Во всяком случае, он чувствовал себя намного лучше и уже не задумывался о том, что его хорошее самочувствие – лишь только иллюзия. Возможно, он дал Брайнту какой-то ключ – пусть не от всего, но уже от чего-то. Он словно по команде почувствовал себя лучше, чтобы начать открываться перед ним, и, наверное, выглядел, как картотечный ящик, где нужно перебрать все, чтобы достать нужную карточку. Брайнт был умным и хитрым.
А: Может быть, этот пес и есть ключ.
Т: Пес?
А: Да, пес. Я думал о нем этим утром, когда смотрел в окно и видел его на траве.
Т: Ты полагаешь – Сильвер?
А: Его так зовут? Сильвер? Немецкая овчарка?
Т: Да. Хорошая собака.
А: Ненавижу собак.
Т: Всех собак?
А: Более чем.
Т: Почему?
(пауза 10 секунд)
Т: Ты сказал, что эта собака является ключом. Ты полагаешь – Сильвер, или какая-либо другая?
А: Другая.
Т: Расскажи.
То была небольшая собака, но выглядела уродливо. Она смотрела в щелки своих маленьких свирепых глаз, отделяя взглядом Адама с отцом от всего окружающего мира. И было что-то угрожающее в ее взгляде и поведении. Все это напоминало встречу с буйным сумасшедшим и, одновременно, было воплощением всего, что может случиться при такой встрече.
- Что это за собачка? - спросил мальчик шепотом.
- Я не знаю, Адам, - ответил ему отец. - Я почти ничего не знаю о собаках.
- Что нам делать, Па?
- А мы его как-нибудь обманем.
Мальчик смотрел на отца, недоумевая и не веря своим глазам. Внезапно, этот человек перестал выглядеть отцом, который был страховым агентом, каждый божий день приходил в офис, менял машину каждые два года и состоял в «Ротари-Клубе». Он носил очки в роговой оправе и усы – не лохматые, как у некоторых людей с длинными запущенными волосами – у него были опрятно подстриженные усы с седым блеском. Адам всегда знал его, как отца, читающего газеты, смотрящего по телевизору футбол или бейсбол, проклинающего ракеты «Патриот», приносящего работу из офиса домой на ночь, целующего его перед сном в лоб вместе с поросенком Покки. Отца, похожего на аккуратную табличку, надпись на которой гласила – ОТЕЦ. Иногда его отец проявлялся, как персонаж, вышедший из книг, с сияющими глазами и трясущейся головой, как если б он дискутировал с каким-нибудь писателем, или тот писатель с писателями, похожими на Хемингуэя или Фицджеральда, или со многими другими, кого Адам тогда еще не знал: «Что тебя еще ждет, Адам, так это много прекрасных непрочитанных книг». Часто, посреди ночи, сидя с книгой, его отец вскакивал со стула. Очки сверкали на длинном тонком носу. Он терял страницу в книге и внезапно начинал выглядеть, как некто совсем чужой в их доме.
Теперь его отец снова выглядел как незнакомец, когда они стояли среди деревьев напротив той собаки. Они не были из тех людей, для кого прогулка на природе среди деревьев была обычным делом. Городской тротуар для них был привычней, чем трава или лесная тропа. «Дай мне, мать природа, взволнованно пройтись по неону», - сказал однажды его отец. – «Вместо ковра из листьев всех цветов радуги». И что они делали здесь в первый раз, в роще, в менее мили от ничего, Адам не знал. Главное, что они должны были слушать музыку в библиотеке, а вместо этого посреди дня прогуливались в порывах мартовского воскресного ветра. Адам любил гулять вместе с отцом, и, пытаясь сжечь на спичечном костре свой девятилетний возраст, он ступал отцовскими шагами. Отец мог замедлить шаг, и Адам уходил далеко вперед. Отец любил бывать в библиотеке. «Дом сокровищ», - как он ее называл со всеми ее книгами и пластинками. «Сегодня», - он сказал. – «Мы послушаем записи Луиса Армстронга и возьмем их домой». Больше всего Адам любил чудесный старый диск, который назывался: «Регтайм Двенадцатой Улицы», где Луис Армстронг играл на трубе, звук которой шатался посреди улицы, как пьяный. Ох, этот Армстронг! Отец смог пробудить интерес сына к тому, что тот вытворял на трубе: «Можно ли на трубе изобразить пьяного, шатающегося по улице?» Или он мог сказать: «Я покажу тебе волшебную новеллу, в которой первые две буквы первого слова в первом же предложении хранят весь секрет этой книги!» (Где, Па, где?!) Во всяком случае, они были на пути в библиотеку к записям Армстронга. Изгибаясь под имитируемую отцовским голосом трубу, когда отец внезапно замолкал, Адам, держа руки на весу, терял равновесие и почти падал. Он загадочно смотрел на отца. Отец замирал, становясь похожим на статую в парке, или на парализованного какой-нибудь страшной болезнью.
Эта повесть является продолжением «Шоколадной войны». В ней описываются последствия драматических событий, описанных в первой книге. Шоколад распродан, и директор школы в восторге. Но среди героев – учителей и учеников школы «Тринити» многое меняет свои полюса. Главный герой после публичного избиения проходит продолжительное лечение и отправляется к родственникам в Канаду на поправку, исчезая со сцены «военных» действий. Но его действия и отношение к той шоколадной распродаже сеют раздор в атмосфере этой как бы образцовой католической школы, выводя на чистую воду остальных героев этих двух повестей.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.