Я — Степан Разин - [6]

Я подмигнул Ивану Черноярцу, своему ближайшему есаулу из Черкасска, который был моим вывидком на свадьбе с Олёной Микитишной:

— Сами в руки плывут — хорошая добыча!

— Нас заметили.

— Вижу, — я вытащил наполовину из ножен саблю Тимофея Рази — когда-то она здорово послужила ему на Азове.

Казаки смотрели в мою сторону, ждали сигнала.

Стрельцы засуетились возле небольших медных пушек, что стояли по невысоким бортам насадов. Стрелецкие пятидесятники нервно бегали по палубе, отдавая приказания и готовясь к бою. Стрельцы торопливо заряжали пищали, проверяли заряды. Мелкие струги спрятались позади главного каравана. Я улыбнулся:

— Что, робяты, не дадим спуску боярам?! — я вскинул саблю. — Сарынь на кичку!

— Сарынь на кичку! — подхватили казаки, и наши струги полетели соколами навстречу каравану и переняли его посреди реки.

Стрельцы дали залп — получилось мимо и поздно, потому что мы уже с криком лезли на насады. Я вспрыгнул на головное патриаршее судно:

— Стрельцы, наша взяла — бросай оружье!

Стрельцы не оказали никакого сопротивления, побросали пищали и пали на коленки. Казаки шмыгали вокруг, подбирая оружие, награждая зазевавшихся подзатыльниками.

— Рулевой, правь к берегу, где наш стан! Вань, покажи ему.

Патриарший насад повернул в сторону берега. Весь караван шёл за ним. Я сидел в креслице на головном насаде, надвинув на самые брови круглую лохматую шапку. Оголённая сабля лежала на коленях поверх синих, парчовых штанов. Правая рука лежала поверх рукояти сабли. Синий кунтуш распахнулся, оголяя грудь. Под речным ветерком было немного зябко. Мне кажется, что я больше похож сейчас на судью — строгого и справедливого.

Впереди, испуганно ловя мой взгляд, переминались с ноги на ногу боярские приказные люди, сопровождавшие караван, купеческие приказчики, купцы, стрельцы, ярыжники, кормчие, водоливы, гребцы, грузчики, бурлаки и разная голь перекатная. Подбежал Фрол Минаев:

— Атаман, колодчиков нашли.

— Что? Веди их сюда.

На насад в сопровождении казаков поднялись грязные, измождённые, покрытые гнойными язвами люди в ветхих рубищах. Они были закованы в железо, на шеях — рогатки.

— Говорят, везут на поселение в Астрахань, — доложил Фрол. — Из самой Москвы.

— Батька, освободи, помилуй! — взмолились колодники, падая на колени.

Я вскочил с кресла:

— Встать! Чай, я не боярин перед вами, а вольный донской казак Степан Разин!

Я оглянулся на казаков.

— Робяты, разве можно человеку, как скотине, быть закованным в железья?!

Казаки без слов бросились освобождать колодников от цепей и рогаток.

— Други мои, — обратился я к освобождённым, — согласны ль вы служить у меня по вольным казацким обычаям?

— Согласны, батюшка! — хором отозвались освобождённые.

Сердобольные казаки уже тащили им новые, от дувана, кафтаны и сапоги.

— Раз так, одевайся, браты! — смеялись казаки и хлопали всех по плечам. — С таким атаманом, как у нас, не пропадёшь! Везде ищут, а поймать не могут. Он, как сарынь белый, слишком высок, слишком далёк для боярских холуёв!

— А вы? — обратился я к караванным работникам. — Неволить никого не желаю, зову и вас с собой пошарпать бояр и купчишек на море Хвалынском, погулять за богатым ясырём. Братьями моими будете, людьми свободными. Айда со мной!

— Согласны, батюшко! — закричали работные люди. — Пойдём за тобой!

Я поманил Фрола:

— Накормить всех досыта, зачислить в сотни и выдать оружие. Отныне они — вольные казаки. Выделить часть дувана.

Боярские и купеческие людишки притихли и молча смотрели на меня.

— Что притихли, начальные? Может, кто хочет у меня послужить?

В ответ молчание. Люди испуганно жмутся друг к другу, смотрят на мою вынутую из ножен саблю.

— Али не люб?

— Им любо кровь народную пить! — донеслось со стороны колодников.

— Что с ними разговаривать?!

— Как скажете, люди добрые. Сами судите, а я так и сделаю — не хочу понапрасну кровь лить.

Я сурово посмотрел на освобождённых колодников.

— На виселицу их всех! Сколько можно измываться над людьми?! Креста на них нет! В воду — пусть попьют из Волги-матушки! — раздались дружные крики.

Вот тут и выскочил святой старец, дотоле скрывавшийся за спинами патриарших чернецов. Щупленький, невысокого роста, с седой, растрёпанной гривой, трясущейся редкой бородёнкой, с глазами навыкате от злости. Встал передо мной и начал кричать с пеной изо рта:

— Ирод окаянный, да как ты посмел воровство учинить?! Ты хоть ведаешь, чьи это насады? Вор, в геенне огненной будешь вечно гореть! Это патриаршие насады и нашего государя!

Он хотел схватить меня за грудь. Я оттолкнул сумасшедшего старика, который, падая, схватился за борт:

— Злодей, ты ответишь перед Господом Богом нашим за своё злодейство!

— Ах ты, собака! — крикнул я, и все вокруг оцепенели.

Повисла тишина. Я шагнул вперёд и взмахнул саблей. Глаза старика округлились — в них теперь не было ничего, кроме страха. Старец прижался к борту:

— Помилуй, — вырвался у него шёпот-хрип.

Я опустил руку:

— Вот тебе милость!

Его голова слетела с плеч и упала в воду, потянув за собой шлейф седых волос, словно небесная комета.

— Попробуй вкус Волги!

Обезглавленное тело медленно сползло вдоль борта, окрашивая его в неестественный, малиновый цвет. Я повернулся к притихшим людям.