Я рожден(а) для этого - [70]

– Только дедушка, – негромко говорю я.

– А остальные где? – не унимается Ангел.

Я не спешу с ответом.

– Не здесь.

Ангел чувствует, что это для меня больной вопрос, и замолкает, судорожно подыскивая безопасную тему для разговора. Если подумать, это немного забавно – то, как она боится меня рассердить.

– Моя семья живет в большом городе, а тут такое живописное место, – начинает она, но я вдруг перебиваю:

– Моя бабушка умерла.

Ангел спотыкается на полуслове и вопросительно на меня смотрит. А я продолжаю:

– Мама с папой вечно пропадали на работе. Потом они развелись. Оба строили карьеру, мотались по всему миру, а я с самого детства жил с бабушкой и дедушкой. Так что мы с родителями никогда не были близки. Им до меня тоже особо нет дела. Мы редко общаемся.

Ангел ничего не говорит. В деревне тихо, только шелестит дождь, и мы шлепаем по лужам.

– Старшая сестра учится в университете в Америке. Она старается не афишировать наше родство.

– Я не знала, что у тебя есть сестра, – растерянно произносит Ангел.

– Об этом мало кто знает.

Мы проходим мимо единственной на всю деревню остановки. Здесь я каждое утро ждал школьный автобус. Кажется, это было где-то в альтернативной реальности.

– То есть, по сути, твоя семья – это дедушка? – уточняет Ангел.

– Да.

Это заставляет ее замолчать на целую минуту.

•

– Я бы хотел немного пройтись, если не возражаешь, – говорю я, когда мы минуем деревенский паб и сворачиваем за угол.

– Ты же не собираешься меня прикончить? – спрашивает Ангел.

Я смотрю на нее, опешив от неожиданности. Ангел смеется, но у меня странное чувство, будто она не шутила.

– Нет, не собираюсь.

– Отлично, – кивает она и снова смеется.

– Зачем ты со мной поехала, если думала, что я могу тебя убить?

– Нет, ну прямо так я не думала, – фыркает Ангел.

Я бросаю на нее красноречивый взгляд, а она только хохочет над выражением моего лица.

– Не знаю, наверное, не так уж плохо быть убитой тобой. – Только произнеся это вслух, Ангел соображает, как странно прозвучали ее слова. – Ну, в смысле… Я…

– Вы все такие?

– Кто? И какие?

– Фанатки. Вы все… Готовы сделать все, что я скажу?

Ангел тщательно обдумывает ответ.

– Нет, думаю, не все, – говорит она наконец и, не вдаваясь в подробности, меняет тему: – А где ты хочешь прогуляться?

– Хм… Я хотел заглянуть в церковь. – Впереди, за редкой стеной плакучих ив, маячит осыпающаяся церквушка двенадцатого века. Не бог весть что, но, похоже, это единственная церковь, куда я еще могу пойти.

Ангел, очевидно, только что ее заметила.

– А, конечно, без проблем.

– Не волнуйся, я ненадолго. Если не хочешь, тебе заходить не обязательно.

– Да ладно, зайду. Никто ведь не будет против?

– Нет.

– Отлично. Ни разу не была в церкви.

– Даже в школе?

– Ну, я училась в не слишком религиозных школах.

– А в мечеть ты ходишь?

Ангел даже спотыкается, и я осознаю, насколько нелепым был мой вопрос.

– Да, хожу, – отвечает она.

– А я в мечети никогда не был.

– Загляни как-нибудь, там очень красиво.

– Ты часто туда ходишь?

Ангел переводит взгляд на дорогу.

– Да нет, довольно редко. Честно говоря, только по особым случаям. А ты часто бываешь в церкви?

– Нет.

– А.

Дальше мы шагаем молча, и в кои-то веки Ангел не торопится нарушить тишину. Мы просто идем и слушаем шелест дождя.

•

Церковь ничуть не изменилась – она именно такая, какой я ее запомнил. Тяжелые деревянные двери открываются в холодный каменный зал с темными стропилами и единственным витражным окном. Если расписание тоже осталось прежним, вечерняя служба состоится в семь часов. До нее еще достаточно времени, и пока в церкви безлюдно.

– Ее не закрывают? – с любопытством спрашивает Ангел.

– У нас тут низкий уровень преступности.

– М-м-м. – Ангел идет за мной, вертя головой во все стороны. – Интересно.

Ее глаза перебегают с вытертых подушек на скамьях к табличке с именами викариев, сохранившейся с четырнадцатого века, и маленькому распятию за алтарем.

– Тут куда скромнее, чем я думала, – говорит Ангел, вскидывая брови. – Без обид.

– Пышное убранство обычно в католических церквях. А это англиканская.

– А! – Ангел проходит мимо меня и усаживается на скамью лицом к двери. – Тут красиво. Немного жутковато, но красиво.

– Жутковато?

– Идеальное место для убийства.

У меня невольно вырывается смешок. Я сажусь напротив и внимательно смотрю на Ангел.

– Я не собираюсь тебя убивать.

– Ага, все убийцы так говорят.

Наши взгляды пересекаются над проходом, и мы оба прыскаем со смеху. Пустая церковь наполняется гулким эхом.

– Я часто приходил сюда с дедушкой. Ну, до того как мы основали группу и все завертелось.

Ангел закидывает ногу на ногу.

– Правда?

– Ага. Когда я здесь, мне кажется, что все хорошо. Здесь я могу от всего отрешиться. Прочее становится просто неважным.

Ангел кивает и отводит взгляд.

– Я понимаю, о чем ты.

Больше она ничего не говорит, и я спрашиваю:

– Ты не будешь против, если я… посижу немного на передней скамье?

– Конечно, иди.

Оставив Ангел любоваться витражным окном, я иду к алтарю, сажусь перед ним и впервые за многие недели – или даже месяцы – обращаюсь к Богу.

Он ждет. Он всегда ждет. Неважно, как долго я к Нему иду, неважно, как много дерьма случается в моей жизни, я знаю, что есть место, где меня ждут. Бога не волнует, сколько денег у меня на счету – один фунт или сто миллионов. Бога не волнует, если я совершил ошибку или снова облажался по полной. Бог спрашивает: «Как ты?» – и я начинаю плакать. Я стараюсь не шуметь, но мои всхлипы эхом отражаются от каменных стен. Бог просит: «Скажи что-нибудь», – и я говорю, что не знаю, что сказать. А Он отвечает: «Поделись тем, что у тебя на душе». Но я только плачу навзрыд. Бог говорит: «Все, что с тобой происходит, делает тебя сильнее», и я отчаянно хочу Ему верить, но не могу. «Я все равно люблю тебя», – говорит Он. Ну хоть кто-то любит.