Я и Я - [62]

– Что, Костенька? – презрительно цедит Тася. – Думаешь, рехнулась? Не веришь мне? И даже факты боишься сопоставить. Да?

Я мямлю что-то нечленораздельное. Когда человек не в себе, в дискуссиях нет толку. Она станет ловить меня на наживку здравого смысла, строить в цепочки доказательства своих уникальных способностей, пересказывать события в свете ее колдовского влияния на окружающий мир.

– Не веришь, – констатирует Тася, решительно выворачиваясь из кольца моих рук.

И уходит на кухню. Загромыхала посуда, защелкали чайники и тостеры, полилась вода.

– Опоздаешь на репетицию! – кричу ей вслед.

Хотя о репетициях Тася забывает уже три недели подряд. Балетки валяются в углу, небольшая спортивная сумка нараспашку пылится под вешалкой. С руководителем студии почему-то приходится общаться мне – и бессовестно врать о мелких и крупных Тасиных болячках и авралах на работе.

Моя птица, моя Мушка уже почти совсем упорхнула от меня. Я перестал ее чувствовать и понимать. Игра, как яд, годами накапливалась в ее организме, мозге, душе. Точила основы реальности, будила бредовые сомнения, приносила странные сны. Я проклял тот день, когда сам – сам! – дал ей в руки первую колоду Рассвета.

* * *

Вместо сонного курьера из «Мира Карт» передо мной расположился солидный дядька в полосатом костюме и шелковом галстуке – господин Хотябов почтил личным присутствием. Лист за листом он просматривал контрольные распечатки заказа и изучал каждое изображение через толстую доисторическую лупу.

– Хорошо продается? – вежливо поинтересовался я, кивая на уже подписанные макеты.

– Такая-то красота?! – шутливо хмыкнул Хотябов и улыбнулся так по-свойски, будто знает меня с пеленок. – Отчего ж ей не продаваться? Дурачков хватает. Видите, мы к вам в типографию – как на работу?

Вот ведь заказище, подумал я. Уже седьмая колода коллекционных карт уходит в печать – и дизайн полностью на мне. И это не банальные пятьдесят четыре листа, где только лепи на старшие карты футболистов да голых баб, а остальное отрисовано сто лет назад.

Настолько сложная работа мне до этого не попадалась вообще. Каждая карта индивидуальна. Мне привозили эскиз или набросок, реже – цветную ксерокопию или вырезку из журнала. Детализация требовалась такая, что я рисовал исходник в четверном масштабе, – а снулый курьер привозил и привозил мои черновики назад, исчерканные красным, как на скотобойне.

Хищноглазые короли и жутковатые дамы насмехались надо мной, отвлекая от деталей, и курьер – ведь не старше же моих двадцати пяти! – тыкал меня носом, как мальчишку, в неправильно заплетенные волосы, недозатянутые шнурки на чьем-то корсете, пропущенную щербинку на панцире драконоподобной твари.

Хотябова у нас в офисе вскоре переименовали во Врядлева. Но день за днем ошибки исправлялись, к несусветной придирчивости «Мира Карт» привык не только я, но и наш директор, вдруг переставший отвлекать меня на этикетки и листовки, и работа потихоньку пошла. Над первой колодой из двадцати карт я бился три месяца, и когда Хотябов поставил на макете последнюю подпись, руки у меня затряслись так, будто я все это время провел в запое. Вторую мы слепили вдвое быстрее, а дальше процесс превратился в рутину.

И казалось вполне естественным преподнести любимой девушке на годовщину знакомства спертую из излишков колоду забавных – и нарисованных собственными руками! – магов, королей, зверей и артефактов. Коллекционная игра «Рассвет Хетьмы», набор номер семь.

* * *

Холодная ночь. И за окном, и внутри. Приглушенный свет, Тася не шевелится и, кажется, даже не дышит. В противоестественной для центра Москвы тишине разносится лишь морзянка клацающей мыши.

Я подхожу к креслу, кладу Мушке руки на плечи. Она никогда не запрещает мне смотреть – вроде бы не нажили мы секретов за те три года, что живем «полувместе».

Сизый, бледно-голубой, едва розовый – цветовая гамма форума вполне сносно имитирует настоящий рассвет. Вглядываюсь в пиктограммы.

Леди-Солнце, властительница врат Суталя, – огненная корона прически, бледное высокомерное лицо. Интересно, перевоплощение в крови у любой женщины? Волосы Таси черны как ночь. Как мои. Когда мы спим, в черном облаке шевелюр, размазанном по подушкам, я не всегда могу различить, где кончаюсь я и начинается она. Но в Хетьме она – неприступная рыжеволосая дива, стерегущая какой-то вход или выход.

Стараясь побороть раздражение, спрашиваю:

– А как в это играют?

И чувствую, как отчуждение, застывшее в ее осанке, повороте головы, напряжении плеч, стремительно тает, развеивается, уступая дорогу моей настоящей Таське, которая, черт возьми, любит меня. Которой хочется делиться со мной своими дурацкими выдуманными новостями, дворцовыми сплетнями, слухами о далеких войнах, виртуальными достижениями Леди-Солнце на службе мага-регента Альмено.

– Тебе правда интересно? – Мушка ликует и даже не пытается скрыть это.

Нет. Мне хочется порвать твои карты, разбить монитор об пол и попросить тебя никогда больше не ходить в Хетьму. Ни в сети, ни в реале. Вернуть ту Таську, которая тысячу дней назад спросила меня, что я рисую. Которую еще сто тысяч лет хочу видеть рядом с собой. И я отвечаю: