Я детству сказал до свиданья - [7]

Минут через десять все было кончено, и мы поспешно зашагали обратно, едва сдерживаясь, чтобы не побежать. Еще никто не знал, сколько денег в карманах у Максуда и Синоптика, но мы уже чувствовали себя богачами.

Между тем ветер крепчал, бил в лицо колкой пылью вперемежку с песком, и скоро грянул дождь. Все забушевало, заворчало, закачалось. Толстые струи дождя обрушились на город. От крыш полетела водяная пыль — это от сильных ударов дробились дождевые капли. В один момент до краев наполнились арыки и заструились еще живее. Так что Синоптик оказался прав, предсказав грозу. Вдали за городом уже сверкали молнии.

Мы были рады этой буре и дождю, потому что можно было бежать, не вызывая подозрений. Ведь позади нам так и мерещилась погоня. В моем саду мы укрылись в крошечной беседке, оплетенной хмелем. По крыше, по листьям, по ступенькам стучали тяжелые капли, и весь сад был полон шума, сырости, дождя. Все кругом спали, ни в одном окне не светился огонь.

Синоптик достал из кармана фонарик и включил его. Мы уселись на лавки вокруг деревянного столика, и Максуд с Мишкой стали выкладывать на него деньги. Они небрежно бросали в кучу аккуратно сложенные тощие пачки и серебряную мелочь. Такой кучи денег я сроду не видывал.

— Ух ты! — восхищенно вскричал я. — Да тут, ребята, рублей двести.

— Сказал тоже — двести! — возразил Синоптик. — Все триста будут.

На этом мы замолкли, принявшись считать, и только шелест бумажек, да легкий звон монет вплетались в шум дождя и сада. Денег оказалось гораздо больше: четыреста двадцать шесть рублей восемьдесят копеек.

— Многовато! — удивленно произнес Максуд.

Довольные, мы засмеялись эдаким сытым, противненьким смехом. Где-то глубоко внутри все-таки скребли кошки. Не только у меня скребли, у Мишки с Максудом тоже, я заметил это: ведь все мы как-то избегали смотреть в глаза друг другу. Когда у тебя не чиста совесть, то всегда почему-то неприятно смотреть в чужие глаза, даже в глаза сообщника. Может, со временем это и проходит, но вначале это так, я вам точно говорю.

После долгого молчания Максуд спросил:

— Как делить будем? Поровну?

— Конечно, поровну! — воскликнул Синоптик. — Что за вопросы задаешь?

— Так положено, — током знатока отрезал Максуд.

Я скромно помалкивал: ведь мне досталось самое легкое в этой операции, да и то чуть с позором не провалил.

— А может, вообще не будем делить? — вдруг предложил Синоптик. — Выберем кассира и вручим ему всю сумму. А, ребята?

Упершись руками в колени, Максуд призадумался. Предложение Синоптика ему явно понравилось, но хотелось последнее слово оставить за собой.

— Ладно, — сказал он. — И махнем в Москву!

Миша потушил фонарик, в беседке стало темно. Дождь затихал, но ветер все еще бушевал в деревьях, и никакие посторонние звуки не тревожили наш напряженный слух.

— Решено! — проговорил Максуд. — Двигаем в Москву. Учтите, уже днем нас будет искать милиция. Кого изберем кассиром?

— Хочешь, будь ты, — великодушно предложил Синоптик. Максуд кивнул и сгреб деньги в карман.

— Ладно уж… Так летим или едем?

— Летим! — чуть не завопили мы с Мишкой, но вовремя спохватились и притихли, настороженно прислушиваясь. Обычно моя сестрица спит чутко и живо реагирует на внезапный шум, да видно дождь хорошо убаюкал ее. А то бы она тут же выскочила, наспех накинув халат или пальтишко.

ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!

Ранним утром прошел дождь, сверкал, переливался струями в косых лучах солнца. Омытый, посвежевший город возрождался к новой жизни, прохожие спешили по своим делам, не думая о том, что кто-то в эту ночь стал преступником…

День обещал быть жарким. Мы остановили такси и покатили в аэропорт.

Редкие еще прохожие с любопытством провинциалов, как мне казалось, смотрели на нашу машину.

Вот и аэропорт с горящими на восходящем солнце окнами, с непогашенными еще ночными огнями. На скамейке у входа — молодые люди с гитарой, наигрывают, чуть слышно подпевают. Цветы на клумбах горят на солнце разноцветными живыми лепестками.

На длинных цветасто-ярких скамьях сидят ярко одетые люди. Как в парке, с таким же беспечно-праздничным видом. Потом оказалось, что это пассажиры. Как на гулянье, вышли они сюда, к бетонному полю под жарким белесым небом, куда вот-вот готовы взлететь серебристые гигантские птицы. Все кругом словно в сказке, как будто и мы — это не мы. Только милиционеры все настроение портили, то и дело попадались нам навстречу, и тогда точно холодным душем прохватывало нас.

«Граждане, желающие приобрести билет на рейс номер 16, вас просят подойти к кассе», — сказал вдруг гулкий голос под сводами вокзала. Тотчас среди пассажиров образовался какой-то поток, и мы тоже в этом потоке устремились к кассе.

— Кто будет билеты брать? — зашептал Максуд. — Я ростом маленький, а на таких внимания больше обращают.

Он был, конечно, прав. Ни под каким видом нам нельзя привлекать к себе внимание. Решили, что билеты буду брать я, и Максуд сунул мне деньги.

Казалось бы, что в этом особенного — взять в кассе билет, чтобы улететь на самолете, куда тебе надо? Но не тут-то было. Оказывается, когда вы опасаетесь милиции, то сделать это очень трудно. Я весь вспотел от волнения, пока двигалась очередь. В каждом невинном взгляде, во всех глазах, с которыми сталкивались случайно мои глаза, мне мерещилось подозрение, нездоровое любопытство к моей личности и к моим дружкам.