Я детству сказал до свиданья - [17]

— Ну, погоди, вражий сын, ты у меня станешь как суконный, — пригрозила матушка. — Как шелковый!

ИМАКЕЕВ

Наступил урок литературы, но в класс вместо Полины Аркадьевны вошла Ада Васильевна, чтобы раздать сочинения, которые мы писали на прошлой неделе.

— Зарецкая — «пять», — объявила Ада Васильевна, взяв первую тетрадь.

Лена Зарецкая, горделиво вскинув голову и зардевшись, прошла к столу и взяла тетрадь. Она и не подозревала, что не одна радуется своей пятерке, что в классе есть еще сердце, где вспыхнула радость. Даже «тройка» за собственное сочинение не притушила во мне эту радость.

И вдруг класс замер: признанный знаток литературы Арзамасцев получил элементарную «двойку»! Он долго стоял перед классом, с недоумением рассматривая свою тетрадь, потом произнес один из своих афоризмов:

— Да, трудно добыть собственное мнение. Еще труднее — отстоять его.

— И что же это за собственное мнение ты отстаивал в своем сочинении? — с интересом спросила Ада Васильевна.

— Я пытался доказать, что «Евгений Онегин» — исторический роман.

— А по-моему, — социально-бытовой, — возразила Ада Васильевна. — В нем нет ни одного исторического лица, ни исторического события.

— А вот давайте посмотрим, что говорят об этом компетентные люди, классики. — Арзамасцев подбежал к парте и из своего министерского портфеля достал толстую книгу. — Вот Горький, например: «Евгений Онегин» имеет цену исторического документа».

— Ну это он хотел сказать, что «Онегин» выходит за рамки своего жанра, — не сдавалась Ада Васильевна.

Она раскраснелась от спора и, со своей темной косой вокруг головы, сделалась ужасно хорошенькой. Но зануда-Арзамасцев, тощий, весь словно из костей и лопаток, опять полистал толстую книгу.

— А Белинский сказал: «Евгений Онегин» есть поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица». Вот! — вскричал Арзамасцев торжествуя и вытянул в сторону учительницы указательный палец.

Ада Васильевна растерялась — как-никак потерпела поражение со стороны Белинского и Арзамасцева. Мне сделалось так жаль ее, что я начал стучать крышкой парты, чтобы отвлечь внимание класса на себя и дать Аде Васильевне время прийти в себя.

В это время дверь распахнулась, и вошла Полина Аркадьевна в белом костюме, прекрасная, как народная артистка. Следом зашли маленького роста мужчина с портфелем и мальчик — тоже маленького роста и тоже с портфелем. Все встали.

— Я вижу, Булатов, ты в своем репертуаре, — величественно произнесла Полина Аркадьевна и обратилась к классу: — Знакомьтесь, ребята, это новый ученик вашего класса Сабиджан Имакеев.

Мальчик переступил с ноги на ногу и уцепился за портфель уже двумя руками.

Обе учительницы оглядели класс и переглянулись в растерянности: свободного места нигде не было, только рядом со мной на «Камчатке». Но сажать такого маленького мальчика на последнюю парту было нельзя, это ясно каждому. Первым сообразил я, подошел к Кубе, собрал его вещи, взял за руку и увел к себе на «Камчатку» со второй парты среднего ряда. Куба не сопротивлялся — как-никак ростом был почти с меня.

— Ну вот и хорошо, — с облегчением сказала Полина Аркадьевна. — Но я вас прошу, ребята: Сабиджан недавно перенес тяжелую операцию, будьте к нему внимательны и милосердны.

Имакеев-папа оглядел не класс в целом, а каждого в отдельности, как будто заранее хотел угадать, от кого может грозить опасность его сыну. Он держался очень прямо и уверенно, однако скромность сквозила во всем. Как я потом узнал, он был профессором.

Солидное имя «Сабиджан» как-то не привилось к этому хрупкому, приветливому мальчику, а легкое, летучее «Имакеев» само собой переделалось в «Имакея».

И как-то так получилось, что я как бы взял Имакея под свое покровительство. Если, случалось, толпа мешала ему куда-то пройти, то я всех расталкивал. На диктантах Полина Аркадьевна любила почему-то всех пересаживать. И я устраивал так, что Имакей садился со мной.

Как-то, раздав тетради с диктантом, Полина Аркадьевна вызвала меня к доске разбирать ошибки.

— Почему ты «полдеревни» написал через черточку, а не слитно! Ну-ка, напиши правильно.

Я все-таки написал опять через черточку.

— Почему ты упорно пишешь неправильно? — голос Полины был ровный, спокойный, она решила на этот раз не ссориться со мной.

Тут Имакеев выскочил:

— Полина Аркадьевна, он знает, как писать. Он мне правильно подсказал, и я получил «пятерку».

— Ну, Булатов, объясни нам, почему ты не хочешь писать это слово слитно?

— Потому что это глупо! — выпалил я.

— Что глупо? Грамотно писать глупо? — изумилась Полина. — Ну как же, Булатов — и вдруг напишет грамотно! Все же будут потрясены!

— Конечно, глупо, — не сдавался я. — Почему человек должен пол-литра писать через черточку, а полбутылки — слитно? Это же все едино.

Раздался дружный хохот.

— Да, Булатов, с тобой не соскучишься. Иди-ка охолодись, не срывай мне урока.

И вот я опять в тихом, пустынном коридоре. На лестнице кто-то музыкально звенит ключами. А у стенгазеты «Колючка» одиноко стоит мой духовный потомок — первоклассник Воскобойников и внимательно рассматривает свою подвешенную на веревочку тетрадь.