Я детству сказал до свиданья - [14]
Тогда мы и подумать не могли, какую зловещую роль сыграет в нашей жизни этот злобный нищий, прикрывший свои глаза темными очками.
ГЛУПЫЕ ПРОДЕЛКИ
У школы было еще пустынно. Только отдельные ученики не спеша вышагивали к школьному крыльцу со всех сторон.
— Эй, Куба! — окликнул я добродушного увальня Душеева. — Куда торопишься, еще рано.
Куба обернул к нам свой улыбчивый лик.
— А это самое доброе — прийти в школу рано, за девчонками гоняться. И девчонки приходят рано, чтобы мы за ними гонялись.
— Башка! — сказал Максуд. — Они на музыку приходят.
Максуд был прав. Действительно, в нашей школе еще с прошлого года ввели для желающих игру на фортепиано. Зарецкая Ленка стала ходить, потому и я начал являться в школу ранним утром.
В классе было тихо и пусто, но на некоторых партах лежали портфели. Я стянул дневник Сашки Арзамасцева, нашего комсорга, и наставил ему двоек по поведению — даже за будущие недели. И написал «повидение» и расписался за учительницу. Потом достал тетрадь Зарецкой, оборвал розовую ленточку, которой была подклеена промокашка, нарисовал смешную рожицу и вырвал два листа.
Я вполне сознавал, что все эти проделки — на уровне пятиклассника, но ничего нового придумать не мог. А так как все по привычке ожидали от меня всяких выходок, то приходилось повторяться.
Удар портфелем на мою голову — это Душеев призвал меня к порядку. Я вырвал у него портфель и умчался во двор, чтобы насыпать ему между книг земли. Достанет он на уроке книгу, а из нее земля посыпется — то-то смеху будет!
Худой и долговязый Арзамасцев стоял во дворе в окружении девчонок и упражнялся в остроумии.
— Пора мне мещанином становиться. Но для этого потолстеть надо. Уважаю мещан до мозга костей! Мещанство — это высшая форма жизни!
Девчонки смеялись, и громче всех Леночка Зарецкая. Ее голосок так и звенел серебряным колокольчиком.
— А что твой папа привез из Италии? — вдруг спросила она Арзамасцева.
— Лучезарные представления о Венеции…
— Ну, а маме он что-нибудь привез? — не унималась Зарецкая.
— А как же!
— Что именно?
— Улыбку.
И девчонки опять смеялись. Счастливчик Арзамасцев, ему ничего не стоило добиться их внимания.
Но вниманием Зарецкой владел все-таки не он, а румяный, круглолицый блондин Сережка Мальгавкин. Все знали, что он сын летчика и сам мечтает летать, и это в девчоночьих глазах зажигало ореол вокруг его круглой головы. А сам по математике — ни в зуб ногой. Спросит его что-нибудь учительница, он за лоб свой светлый хватается, делает вид, что сейчас все вспомнит, дайте только ему срок…
Когда я вернулся в школу с душеевским портфелем, у дверей нашего класса разыгрывался такой спектакль: Зарецкая хотела войти в класс, а Мальгавкин ее не пускал. Лена бьет его книжкой по голове, кричит, смеясь: «Ну, Сережка! Сережка, пропусти!» Я молча подошел, отстранил Сергея и пропустил Лену. Но смутно почувствовал в это мгновенье, что она не очень рада моему заступничеству. Выходит, ей нравилось, что Сережка загораживал путь в класс?
Похоже, ее привлекали в нем не только крепкие, румяные щеки, но и ничем не затуманенный внутренний мир. Этот его внутренний мир представлял собой пока чистую доску, на которой жизни еще предстоит написать свои каракули.
Учительница нарисовала на доске график.
— До каких пор пройдет эта синусоида? — спросила она, обернувшись к классу и ища глазами, кого бы спросить. — Повторяю вопрос: до каких пор пройдет эта синусоида?
— До тех! — гаркнул я.
Тут, конечно же, поднялся хохот, и меня выгнали из класса.
В коридоре было пусто и уютно. Лежали на чистом полу теплые желтые квадраты солнца. На простенке между окнами висела наша неизменная сатирическая газета «Колючка», самым привычным героем которой всегда был я. Теперь, похоже, мне подрастала замена: первоклассник Воскобойников. Вот он нарисован — с пальцем во рту и с вытаращенными глазами. Смешно, потому что очень похож. И тут же подвешена на веревочке его тетрадь с немыслимыми каракулями. Каждый может смотреть и потешаться.
Я приоткрыл дверь соседнего класса и некоторое время корчил рожи, чтобы привлечь к себе внимание. Наконец Максуд поднял голову, и я поманил его пальцем.
— Виктория Николаевна, меня срочно вызывают, простите, пожалуйста, — сказал Максуд вежливо и, не дожидаясь разрешения, поспешно вышел.
— Айда в кино?
— Айда. Только позвонить сначала надо. Звоню из автомата.
— У вас идет кино «А если это любовь»?
— У нас идет обычный трудовой день, — ответил насмешливый женский голос.
Пришлось идти наугад.
На утренних сеансах никого, кроме прогульщиков, кажется, и не бывает. Если бы не прогульщики, то кинотеатры и плана не выполняли бы. Редко-редко встретишь на утреннем сеансе честного человека. Сидят прогульщики с портфелями (или без оных, как мы с Максудом) со всех школ — и из первой, и из десятой… Начиная с шестого класса и старше.
Пока не погас свет, гул стоит в зале, тускло освещенном лампочками из-под высокого потолка.
— Эй, а ты чего сачкуешь? — слышится со всех сторон. — Что натворил?
Один поясняет:
— Да я только сказал, что морскую звезду можно дома содержать. А она сразу: «Распоясался, нагло себя ведешь!» (Под местоимением «она» подразумевается учительница.)
Максим Осипов – лауреат нескольких литературных премий, его сочинения переведены на девятнадцать языков. «Люксембург и другие русские истории» – наиболее полный из когда-либо публиковавшихся сборников его повестей, рассказов и очерков. Впервые собранные все вместе, произведения Осипова рисуют живую картину тех перемен, которые произошли за последнее десятилетие и с российским обществом, и с самим автором.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).
Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!