Взор синих глаз - [134]

– Бедная старая башня! – сказала Эльфрида.

– Да, мне очень ее жаль, – молвил Найт. – Это была интересная старинная постройка – местная достопримечательность и образец местной архитектуры.

– Ах, но мой дорогой сэр, у нас же будет новая башня, – заспорил мистер Суонкорт. – Великолепная башня, спроектированная первоклассным лондонским архитектором, в новейшем готическом стиле и переполненная христианским чувством.

– В самом деле! – сказал Найт.

– О да. А не эта варварская неуклюжая архитектура наших окрестностей – вы не увидите столько грубых черт и языческих мотивов больше нигде во всей Англии. Когда рабочие уйдут, я вам советовал бы пойти да посмотреть на церковь, прежде чем ее еще больше отреставрируют. Вы сейчас можете сидеть в алтаре и смотреть вниз на неф через восточную арку и сквозь нее в морскую даль. По правде говоря, – сказал мистер Суонкорт многозначительно, – если бы завтрашним утром у этого алтаря состоялась свадьба, то ее можно было бы наблюдать с палубы корабля, отплывающего к Южным морям, если у наблюдателя будет хороший бинокль. В любом случае, после ужина, когда взойдет луна, отправляйтесь да смотрите сами.

Найт согласился с величайшей готовностью. В последние несколько минут он успел принять решение, что не сомкнет глаз этой ночью до тех пор, пока не состоится продолжение его разговора с Эльфридой на тему, что разобщила их: он был решительно настроен узнать все и каким-либо образом утишить свое беспокойство.

Этой ночью Эльфрида с радостью избежала бы дальнейшего разговора с ним наедине, но сие казалось неизбежным.

Как только на небо взошла луна, они покинули дом. Как мало общего имело ожиданье лунного света, послужившее показной причиной их прогулки, с истинными мотивами Найта, который вновь взял под руку нежную девушку, этого толком не знал ни он сам, ни Эльфрида.

Глава 32

Had I wist, before I kist[197].

Уже наступил октябрь, и ночной воздух был холодным. После того как он взглянул на нее и убедился, что она хорошо закутана, Найт повел ее по тропинке на склоне холма, по которой они так много раз поднимались вдвоем в те времена, когда сомнение было неведомым им чувством. Дойдя до церкви, они обнаружили, что одна сторона башни, как и говорил священник, рухнула полностью и лежала обломками у их ног. Но восточная сторона башни была по-прежнему прочна и могла выстоять в штормы и при натиске разрушительных лет еще много поколений даже и теперь. Они вошли в боковую дверь, прошли на восточную сторону и сели на ступеньки алтаря.

Тяжеловесная арка, охватывающая соединение башни и нефа, той ночью образовывала черную раму для отдаленного туманного пейзажа, далеко вытягиваясь в западном направлении. Снаружи арки лежала куча упавших камней, затем виднелся краешек озаренного луною кладбища, еще дальше позади – ширь и выпуклость моря. То был coup d’oeil[198], который не открывался взорам с тех пор, как средневековые каменщики впервые возвели старую башню и увенчали ею еще более старую церковь, и отсюда можно предположить, что их совсем не интересовала простая картина сияния лунного света на древней стене, да море, да побережье – любое упоминание о котором к этому времени, опасаюсь, стало тем же, что кукование кукушки, которое слышно, но с которым не считаются.

Лучи малинового, голубого и пурпурного света озаряли двоих сидящих, падая с восточного окна позади них, где святые и ангелы состязались друг с другом на фоне примитивных ландшафтов и небес, да отбрасывали на пол, где были ноги сидящих, мягкое отражение тех же самых просвечивающих красок малинового, голубого и пурпурного, среди которых тени двух живых голов Найта и Эльфриды выглядели непрозрачными и заметными пятнами. Но вот луна зашла за тучу, и игра цветов исчезла.

– Вот, луна исчезла! – сказал Найт. – Я думал, Эльфрида, что место, где мы сейчас сидим, будет тем самым, где мы вскоре с тобой преклоним колени вместе. Но я нахожусь в постоянной тревоге и беспокойстве, и ты знаешь отчего.

Прежде чем она ответила, лунный свет вернулся и озарил часть кладбища, коя находилась в поле их зрения. Первым делом луна высветила тот край, что был к ним ближе, и на фоне сгустившихся облаков и теней ярче всех белел горизонтально лежащий надгробный камень – могила молодого Джетуэя.

Найт, по-прежнему помня о секрете Эльфриды, думал о ее словах о поцелуе, что был дан на могиле однажды на кладбище.

– Эльфрида, – сказал он с напускным лукавством, что и наполовину не скрывало содержащегося в нем упрека, – ты знаешь, я думаю, что ты могла бы добровольно рассказать мне о своем прошлом – о поцелуях и о помолвке, – не доставляя мне столько беспокойства и проблем. Это на вон ту могилу ты намекала как на ту самую, где вы с ним сидели?

Она молчала всего мгновение.

– Да, – сказала она.

Правильность его случайной догадки ошеломила Найта; хотя, если принять во внимание то, что почти все остальные памятники на кладбище были вертикальными плитами, на кои никто не смог бы присесть, в таком совпадении не было ничего удивительного.

Эльфрида и теперь даже не собиралась начинать свою исповедь, чего так жаждал ее требовательный возлюбленный, и эта скрытность начала бесить его, как в прежние времена. Он был склонен прочитать ей мораль.