Выжженный край - [7]

По как его сын оказался здесь? Прогуливаясь только что вместе с десантником по двору, майор увидел, как в ворота школы вошел маленького роста вьетконг[3] в старой ношеной форме, с автоматом и санитарной сумкой через плечо. За руку он держал Шипя. Они направились прямо к небольшому строению со стеклянными степами, в котором раньше была школьная канцелярия, а теперь помещалась комендатура. Спустя минуту Шинь выбежал на крыльцо один и принялся играть среди стоявших по бокам ваз, в которых цвели «тигриные язычки».

По-видимому, вьетконг, который привел сюда мальчика, оказался в комендатуре не случайно. Сомнений быть не могло: разбирательство дела началось, и теперь вьетконги разыскивают виновного.

Однако тревожное чувство, вызванное нависшей над ним угрозой разоблачения, не могло отогнать мыслей о сыне. С первой минуты своего появления на свет Шиш. стал нежно любимым ребенком. Его единственное сокровище, его жемчужинка, его радость — сын! Майору вспомнилось, как четыре года назад он примчался на джинс в больницу. Знакомый врач встретил его, как встречают счастливейшего из смертных. Его подразделение принимало участие в операции возле Асо[4], когда он получил радиограмму о том, что жена родила сына. Не сменив одежды, небритый и грязный, он помчался в город. И такой, весь в грязи и пыли, рывком толкнул створку белоснежной двери и бросился к жене. Он так напугал ее, что она чуть не потеряла сознание. Такой привлекательной, такой красивой она еще никогда ему не казалась. На сына ему позволили взглянуть лишь издали, метров за пять, а потом жена прогнала его. Боялась инфекции.

И вот его сокровище, которое было навсегда утрачено, теперь здесь, едва ли не на расстоянии вытянутой руки. Шинь, его сын, сейчас прыгает на крыльце перед комендатурой, и стоит только майору встать и сделать каких-нибудь несколько шагов, как он окажется рядом. После всех утрат, унижений и мук захотелось протянуть к сыну руки, обнять его, прижать к себе тепленькое душистое тельце, или хотя бы взять за руку, повести рядом, осторожно пригладить шелковистые блестящие волосы и сказать что-нибудь ласковое.

Но обо всем этом теперь можно было только мечтать. Нет, выдавать себя нельзя ни в коем случае. Он попытался не думать о мальчике. И все же — что он сейчас там делает? Майор глянул в окно. Играет? Подбирает сухие листья? Почему он не уходит? Майор почувствовал, что больше не в силах оставаться в помещении. Он вскочил и вышел во двор, направившись прямо к колючей проволоке — скорее затеряться среди толпившихся там пленных, тех, чьи тоскливые взгляды пытались проникнуть за густую зелень деревьев, окружающих школу, в безуспешной надежде отыскать лица родных и близких. Это было бегство, позорное бегство от собственного сына.

* * *

Именно там, у колючей проволоки, он вдруг понял, что решение добровольно явиться на регистрационный пункт было страшной ошибкой. Надо было что-то немедленно предпринимать.

На следующий день, рано утром, пленным приказали выйти во двор и построиться — предстоял переход в Куангчи. И тут майор снова увидел Шипя. На этот раз рядом с мальчиком, кроме вчерашнего низкорослого парня с санитарной сумкой, стоял еще один вьетконг, высокий, с перебинтованной рукой и с пистолетом на боку. «Не я ли тогда его ранил? — подумал майор. — Во всяком случае, нужно быть начеку, сейчас может погубить малейшая оплошность».

Спрятавшись за широкую спину десантника, он не слушал, что говорил комендант, разъяснявший порядок перехода, и лихорадочно думал только об одном: если Шинь подойдет поближе и узнает его — все пропало.

И до чего же этот малыш стал непоседлив! Так и носится по двору, шныряет среди пленных. Похоже, он что-то ищет. «А может, он ищет меня? — мелькнула у майора мысль. Но тут он увидел, как мальчик наклонился и подобрал что-то с земли, задорная мордашка его была очень довольной. Сердце майора, только что сжимавшееся от страха, забилось ровнее — ребенок, видимо, подбирал упавшие на землю листья.

Вдруг мальчик, вытянув шею, стал во что-то пристал), но всматриваться. Майору показалось, что сын смотрит как раз туда, где стоят они с десантником, и он поспешно отвернулся. «Все пропало! Он увидел меня. Сейчас он закричит «папа», подбежит и схватит меня за руку!» А мальчик, раскрасневшийся от беготни, уже пробрался через два первых ряда пленных, нерешительно потоптался секунду и, будто что-то подстегнуло его, подскочил к десантнику — тот стоял перед майором, всего в двух шагах, — засунул палец в рот и задрав голову молча уставился на его зверского вида лицо.

— Дядя, отдай! — видимо, собрав всю свою храбрость, наконец попросил он.

— Что? — Десантник недоуменно разглядывал невесть как очутившегося здесь малыша.

— Вот это!

Майор глянул десантнику под ноги — пуля, трассирующая пуля с красной головкой! «Пуля», — пробормотал он машинально. Его обдало жаром, и из груди вырвался облегченный вздох: «Так вот почему он бегал — собирал пули!»

Глава III

— Мы проверили все списки, — сказал политрук подразделения, принимавшего пленных, болезненно бледный, как человек, видевший мало солнца: видимо, ему долгое время пришлось провести в джунглях, — Мы проверили все списки, но тот, кого вы ищете, в них не значится.