Вьюрки - [10]

Катину калитку Никита открыл ногой, а вот вломиться без стука в чужой дом не получилось: дверь не поддавалась. Руки были заняты, и вынимать пальцы из ушей он не собирался. На грохот и дребезжание стекла, которые Никита скорее чувствовал, чем слышал, долго никто не реагировал. Наконец из глубин дачи выплыло светлое пятно — кто-то шел с фонариком. Катя открыла дверь, молча поглядела на Никиту и протянула ему маленькую пластиковую коробочку. В коробочке были беруши.

— Так полегче, — услышал Никита приглушенный Катин голос, когда ввинчивал в уши мягкие трубочки. — Но все равно… просачивается, внутрь, прямо в мозг, и все думаешь, думаешь…

Никита увидел, как она царапает коротко подстриженными ногтями кожу на груди, и понял, что Катю надо спасать. Вообще-то он сам пришел к ней спасаться, бродил по онемевшему от неслыханной тоски поселку и вдруг оказался на Вишневой улице, у Катиной калитки, и вспомнил, каким решительным чувствовал себя, рисуясь перед неожиданной боевой подругой.

— Заметил, о чем мы думаем? Он же самое противное вытаскивает… Вот я, например, бесплодная. Он меня про это думать заставляет, — торопливо проговорила Катя и выжидательно посмотрела на него. — А с тобой что?

— А я алкаш.

По Катиному лицу скользнула кривоватая улыбка.

— Я не хочу про это думать, а он давит, давит. Выматывает. Все лежу и думаю… это же с ума сойти, сколько людей… все встречались, любились, а на мне оборвалось, безо всякого смысла… — Катя сжала виски пальцами. — Я не хочу про это говорить, почему я про это говорю?..

Никита молча взял ее за локоть и повел за собой. Они знали, куда нужно идти.

Витек сидел посреди ярко освещенной кухни. Все было так знакомо, буднично: клеенка в цветочек, старый чайник, ваза с сухими рыжими фонариками физалиса. Только у Витька, ерзавшего на табурете и выкатывавшего из орбит покрасневшие глаза, рот был заклеен прозрачной полосой скотча. И он безостановочно шевелил губами, они словно жили бурной отдельной жизнью. Под скотчем пузырилась слюна.

— Ух ты! — прошептала Катя, и Никите в этом коротком выдохе почудилось восхищение.

Скотч постепенно отклеивался. Витек освободил нижнюю губу, и полоска повисла на верхней прозрачными усами. Витек судорожно задвигал чем-то в горле, и из его рта полезло черное. Никиту от ужаса хлестнуло холодом. Он уже был готов к тому, что сейчас Витек изблюет из себя демона и к потолку поднимется, обретая человекоподобную форму, густой сатанинский дым. Напрягшись и побагровев, Витек выплюнул на пол черный комок, в котором Катя, присмотревшись, опознала капроновые колготки. А Витек запрокинул голову, распахнул рот, и тот самый звук полился из него потоком чистой ледяной тоски. Только сейчас они поняли, что этот звук был воем.

Никита сполз по стене; тоска ворочалась под ребрами, не давая вздохнуть. Он раньше и представить не мог, что может так моментально и бесповоротно расхотеться жить. Весь ужас равнодушного мирового хаоса, вся непролазная бессмысленность житейских трепыханий вырывались сейчас из Витька… Мелькнула тень, и в освещенном окне появилась тетя Женя. Она подняла колготки с пола, скрутила их потуже и снова засунула в распахнутый рот Витька. Невыносимый звук оборвался.

Когда Никита вломился в кухню, тетя Женя старательно заматывала мужу рот скотчем — через всю голову, ламинируя редкие волосы на затылке.

— А что делать? — бодро подмигнула она Никите. — Как отойдешь от него — сразу выть начинает. А тете Жене ведь тоже спать надо. Надо тете Жене поспать или нет, а, Витенька?

Никита шагнул вперед и ушиб ногу о старую раскладушку со скомканным постельным бельем. Тетя Женя была на кухне все это время — она и спала здесь.

Похлопав Витька по пережатым прозрачной лентой щекам, она обрезала скотч.

— Его отпустить надо, — подала голос Катя, прятавшаяся у Никиты за спиной.

— Куда это?

— В лес. Он обратно хочет…

«А она почем знает?» — встревожился Никита. Ему внезапно стало немного не по себе от того, что Катя стоит за спиной, дышит в голый беззащитный загривок…

Приветливая улыбка сбежала с лица тети Жени, ниточки бровей сдвинулись.

— Ты что говоришь, деточка? А ну как он не вернется? Тебе-то, может, непонятно, а он мне муж. Уж сколько лет, дай бог.

— Но он же… он… — забормотала Катя, и растерянность, испуг в ее голосе Никиту успокоили.

— Ничего, вылечим! И хуже бывало. Или он вам спать мешает? Может, вы к условиям привыкли? Мы-то простые, по коммуналкам полжизни.

Тетя Женя даже как будто увеличилась в размерах, рыжеватые кудряшки ее взъерошились, и она, сияя лицом от своей гневной, выстраданной правоты, двинулась на Никиту и Катю. Никита отчетливо видел, как дрожит в ее прозрачных глазах придверная лампочка.

— У вас совесть есть? — шипела тетя Женя. — Совесть, а? В чужую семью лезть?!

Никита почувствовал резкую боль и запоздало понял, что тетя Женя ударила его по локтю поварешкой, которую молниеносно выхватила из раковины. Спустя секунду в стену над их головами тяжело врезалась обросшая жиром чугунная сковорода. Спасаясь от разъяренной тети Жени, Катя с Никитой выскочили на улицу и тут же на кого-то налетели. Мрачный Валерыч отодвинул судорожно хватающего ртом воздух Никиту в сторону и, сунув голову за дверь флигеля, сказал только одно слово: