Высший круг - [25]

Артур слегка отодвинул занавеску: снег все еще шел. Как он мог так легко подчиниться приказу Конканнона и позволить ему одному уйти в темноту, по пустынной аллее, враскачку, расставив руки в стороны, словно канатоходец? Упадет, бедняга, — не поднимется. Артур сбежал по лестни­це через две ступеньки и остановился на пороге. Снег уже начал засыпать следы нетвердых шагов Конканнона, кото­рый, судя по всему, шел, расставляя ноги, до заасфальти­рованной площадки, где снежинки таяли, ложась на землю. Справа и слева выстроились в ряд бунгало, предназначен­ные в основном для преподавателей и администрации. Все они казались безмолвными, уже погруженными в ватную тишину ночи. Артуру не удавалось узнать в череде домов обиталище Конканнона. Он стал читать фамилии на две­рях, но тут слабое наружное освещение погасло, как обыч­но, в полночь. Снег таял на его волосах, струйка ледяной воды потекла за шиворот, невысокие туфли наполнились водой. Ощупью, в тихой и ледяной темноте он нашел до­рогу к общежитию, к двери, оставшейся открытой, к лест­нице, где электрическое реле переключалось так быстро, что нужно было стрелой взлетать по ступенькам на второй этаж. В коридоре Артур наткнулся на Жетулиу как раз в тот момент, когда свет погас.

— Ты весь мокрый!

— Проводил немного Конканнона. Там снег.

— Ты извини… я стучал. Никто не ответил. Я забрал бутылку с джином. У нас выпивка кончилась. Игра пошла вразнос.

Артур отдал бы что угодно, лишь бы увидеть выраже­ние Жетулиу. «Игра пошла вразнос!» Комментарии такого рода настолько не были в обычае бразильца, что Артур в ту же секунду понял: Жетулиу видел фотографию на столе и даже, возможно, прочел краткое послание своей сестры. Пошарив по стене коридора, он в конце концов нашел ра­ботающий выключатель. Жетулиу, уже отошедший на три шага, обернулся:

— Я еще хотел тебе сказать, что Элизабет и Аугуста едут в Бересфорд на праздник и бал в День благодарения… Но… наверное… ты уже знаешь об этом от Аугусты.

Он исчез в конце коридора. Онемев, Артур вернуд себе. Письмо Аугусты лежало на столе, как он его оставил: тыльной стороной кверху. Жетулиу не смог бы выделить его среди других разрозненных листков вокруг общей тетради, раскрытой на полуисписанной странице, если только не обладал редкой проницательностью или маловероятной интуицией. Но даже с учетом его нарочитой рассеянности и презрения ко всему, что не касалось его особы и, косвенным образом, Аугусты, он не смог бы не зацепиться взглядом за фотографию, прислоненную к рамке с молодыми Морганами во время свадебного путешествия в Венецию. В последующие дни ничто не позволяло выявить ни малей­шей перемены в поведении Жетулиу.

Находясь под особым покровительством бога алкоголи­ков, Конканнон не заснул в снегу. Прекрасная идея прогуляться босиком вызвала здоровую реакцию его истощенно­го организма. Он отделался болезненными обморожениями и, два дня спустя, читал лекцию, обернув ноги соломой и газетной бумагой — верное средство, как он объяснил, от­крытое немецкими солдатами, прижатыми к земле во вре­мя осады Сталинграда. И тем не менее, ходили слухи, что его контракт не будет продлен в следующем году, если, ко­нечно, он продержится до этого времени, что становилось все менее и менее вероятно, его поведение и выходки при­водили в чрезвычайное замешательство администрацию, которой было известно о его популярности среди студен­тов. Когда обмороженная кожа полопалась, и ноги покры­лись струпьями, требовались усилия трех студентов, чтобы водрузить его на кафедру. Увидав после лекции Артура, Конканнон сказал ему:

— Что за наказание! Никаких танцев в этом году. Вам, должно быть, уже сто раз говорили: я лучший танцор в Бересфорде.

— Мне об этом не рассказывали!

— Придется стенку подпирать.

— Аутуста будет носить вам апельсиновый сок.

Конканнон провел рукой по лицу, словно стирая с него невероятную усталость. Артур едва расслышал, как он прошептал:

— Об этом можно только мечтать.

За два часа до бала Артур примерил свой смокинг. Уже во время переезда он был маловат, а теперь казался еще уже в талии.

— Старик, это не пиджак сел, — сказал Жетулиу, с ко­торым он поделился своей проблемой. — Это ты накачался, бегая каждое утро твои три тысячи метров. Не говоря уже об американской жратве.

— Я похож на разряженного грузчика.

— Не бери в голову. Женщины обожают грузчиков и дровосеков. Знаешь, как дровосеки… х-ха… х-ха… И это не шутка. Ладно, хватит переживаний: поезд с девочками прибывает в шесть часов. Пора ехать за ними, чтобы от­везти в гостиницу.

«Поезд с девочками» был легким преувеличением в стиле Жетулиу. Оттуда появилось едва ли с десяток сестер, ку­зин, невест; они визжали как резаные и бросались на шею юношам, приехавшим их встречать на небольшом универ­ситетском автобусе. Артур и Жетулиу подхватили чемода­ны Элизабет и Аугусты, погрузили их в «Корд-1930», соста­вивший славу бразильца в Бересфорде. Им отвели один гостиничный номер. Жетулиу и Артур поднялись вместе с девушками, несмотря на протесты портье.

— Это наши сестры, идите к черту, порочный тип!

В несколько секунд номер превратился в бедлам: они вытряхнули содержимое чемоданов на кровати, разложив вперемешку десять платьев, двадцать свитеров, белье на шесть месяцев, «лодочки» на десять лет. Флакон духов, рас­крывшийся в косметичке, вызвал у Аугусты истерику, она хотела позвать горничную. Горничной не было. Аугуста клялась всеми святыми Бахии, что не поедет на бал. Се­годня же вечером она возвращается в Нью-Йорк. Когда по­езд? Неустрашимый Жетулиу выбрал платья, украшения, туфли. В несколько минут Артур узнал о женщинах больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он деликатно отвернулся, когда они, наконец, начали раздеваться.