Высшая милость - [43]

Держа вторую печать так похожую на первую, она снова почувствовала их тайну. Она помнила письмо, описывающее печати как ключи к великому богатству, и каким-то образом вид второй печати заставил власть золотых цилиндров казаться намного более реальной. Она поняла, что люди будут охотиться за этими печатями, что этот юрист, сидящий за столом, будет её врагом до тех пор, пока она владеет одной. Она думала, что её странствия посвящены любви, а оказалось — опасности.

Голос сэра Гренвиля был легким и беззаботным.

— Вы можете посмотреть, что внутри.

Он почти поймал её. Стык двух половинок цилиндра был так хитро спрятан, что было непонятно, что внутри цилиндра что-то есть, но все же из-за его тщательно напускных слов её пальцы автоматически двинулись раскручивать две половинки. Она даже помнила, как пальцы охватили цилиндр, но продолжала двигать пальцами, как будто все, что хотела сделать, это покачать цилиндр на длинной тяжелой золотой цепи.

— Она прекрасна!

Сэр Гренвиль выждал паузу. Она видела, как цилиндр отсвечивается в бледных серо-голубых глазах. Он медленно моргнул.

— Я сказал, вы можете посмотреть что внутри.

Она притворилась наивной. Она потянула за печать, нахмурилась, затем потрясла возле уха.

— Она раскручивается, — голос звучал разочарованно.

Она нарочито ойкнула, когда удалось разделить цилиндр на две части. На секунду подумала, что внутри находится распятие как в отцовской печати, поскольку увидела похожую человеческую фигурку с широко раскинутыми руками.

Но это был не религиозный символ древней власти. Это было изображение власти гораздо старше, чем Христос, такого же возраста как само человечество. Это была женщина с широко раскинутыми руками и ногами. Голова откинута назад, бедра подавались вперёд, и какой бы ни была крошечной статуэтка, в маленькой, обнажённой фигурке чувствовался намёк на вожделение и страстность. Сэр Гренвиль хихикнул.

— Неприятная, да?

Она осторожно соединила две половинки, спрятав голую женщину внутрь.

— Моему отцу не понравилось бы. Возможно, поэтому он выбросил её.

Кони протянул пухлую белую руку за печатью, и неохотно Смолевка опустила её ему в ладонь. Он улыбнулся.

— Выбросил?

— Мы искали её, сэр. Везде. И не смогли найти её.

Он устало замахал в сторону стула.

— Садитесь.

Она послушалась. Она гордилась собой. Возможно, она не добилась правды от сэра Гренвиля Кони, но избежала его ловушек. Она не выдала свою собственную печать, и хотя не знала, почему печати так важны, узнала, что этот богатый могущественный человек хочет обладать ими.

Сэр Гренвиль Кони тщательно и старательно спрятал печать Святого Марка.

— Вы правы, мисс Слайт, что печать Святого Матфея будет ваша в ваш двадцать пятый день рождения, — и снова его левая рука начала своё тайное путешествие. — В этот год истекает срок действия нашего маленького Ковенанта, не будет больше нашего соглашения и печати станут бесполезными. Не считая, конечно же присущей им ценности, которая тоже является значительной. Он улыбнулся ей. — Я подумал, красивые печати, побрякушки, которые хотят иметь молодые леди, и поэтому я убедил вашего отца отдать вам печать святого Матфея в конце её полезного существования. У него одна дочь, и почему бы, подумал я, этой дочери не владеть одной красивой вещичкой? Ваш отец не очень обрадовался, но согласился, уступив мне, конечно. Она была слишком полезной, чтобы выбрасывать её, но, возможно, вы правы. Возможно, в порыве целомудренного возмущения он избавился от печати. Как жаль, — он пожал плечами. — Это все, зачем вы пришли ко мне?

Это было не так, но она была уверена, что правды она здесь не найдет. Ей было жарко в новом плаще, и вид сверкающей реки за окнами Кони вызывал у неё желание покинуть этот дом. Она хотела быть с Тоби. Она подобрала края плаща и кивнула.

— Это все, сэр.

— Как любопытно, мисс Слайт, что вы проделали этот долгий путь из Уирлаттона, чтобы задать мне такие простые вопросы. И, заметьте, вы не допили чай. Допивайте, дитя, допивайте. Не беспокойтесь, вы скоро уйдете, — он улыбнулся ей, когда она снова уселась на неудобный стул. Его рука, заметила она, прекратила свой путешествия до пирога и обратно.

— Скажите мне, мисс Слайт, не обручены ли вы с мистером Сэмюэлом Скэммеллом?

Она кивнула.

Он улыбнулся.

— Это было желание вашего дорогого отца, не правда ли?

— Да, сэр.

Он внимательно посмотрел на неё, продолжая улыбаться.

— Скажите мне, Доркас, — вы не возражаете, если я буду назвать вас Доркас?

— Нет, сэр.

— Тогда скажите мне, Доркас, поскольку я очень любопытен, вы хотите выйти замуж за мистера Скэммелла?

Она засомневалась, стоит ли говорить правду, видя, как выпученные глаза пристально разглядывают. Она нахмурилась.

— Нет, сэр.

— А! — он выглядел удивлённым. — Как странно, как необычно странно. Я никогда не был женат, Доркас. Никогда. Я посвятил свою жизнь строгому надзирательству над законом, справедливым судом, и недавно, несомненно, потому что я не отягощен женой, меня попросили добавлять моё скромное мнение к тем, кто ведёт наш государственный корабль. Как видите, я очень хорошо разбираюсь в законе и государственной политике, но, боюсь, мало в брачных делах. Тем не менее, я всегда полагал, что молодые леди, такие как вы, мало интересуются чем-то ещё кроме замужества. Вы не желаете выходить замуж, Доркас? Вы желаете, как я, посвятить себя закону?