Высшая милость - [44]

Она кивнула и медленно проговорила.

— Я бы вышла замуж, сэр.

— А! — он поднял руку в фальшивом удивлении. — Я понимаю! Дело в мистере Скэммелле, да? Возможно я выражаюсь вульгарной фразой, вы «не влюблены»?

— Я не люблю мистера Скэммелла, сэр.

— А! Бедное дитя! Бедное, бедное дитя! Вы хотите любить! Вы хотите, чтобы звезды светящимся ковром расстилались под вашими ногами, хотите цветов над головой, и хотите встретить родственную душу, чтобы жить в гармонии и богатстве. Правильно? — она не ответила и он хихикнул. — Полагаю, вы читали брачный контракт?

— Да, сэр.

— А вы ещё хотите любви? Конечно, вы же не юрист, как я. Правда, я должен распределять своё время между государственными советами и канцелярским судом, но моя старая голова помнит ещё несколько обрывков полезного закона. Полагаю, мистер Скэммелл подписал брачный контракт?

— Полагаю да, сэр.

— Ваше убеждение имеет хорошие основания. Я уверен, что он подписал! Он оставил дом в Лондоне, бизнес речного флота, нанял человека, чтобы присматривать за ведением дел и все это, чтобы посвятить себя вам! Он потратил деньги на эту свадьбу, Доркас, он принес жертвоприношение и в ответ ему многое пообещали. Он как человек, оплативший стоимость, которому отказывают в товаре! Вы не думали, мисс Слайт, что мистер Скэммелл может теперь обратиться к юристам?

Его голос высмеивал её, насмехался над ней, а она не могла отвести взгляд от этого гротескного лица, злобно улыбающегося. Он замолчал, она не отвечала, и он хихикнул.

— Полагаю, дитя, что теперь мистер Скэммелл соберётся, возьмет брачное соглашение и пойдет в канцелярский суд. Он пожалуется, что мисс Доркас Слайт непостоянна, что она предпочитает звезды, солнце и луну вместо его надежных добродетелей. Сказать вам, что будет дальше? Скажу! Ничего! — он засмеялся. — По моему собственному определённому убеждению канцелярский суд имеет на сегодняшний день двадцать три тысячи обращений, ожидающих решения… двадцать три тысячи! Я даже не думаю, что на земле есть столько чернил, не говоря о существовании юристов, но каждый день приносит ещё больше дел. Ваш случай будет рассматриваться, Доркас, будет, но к тому времени вы состаритесь, сморщитесь и высохнете, а все ваши деньги умные юристы выкачают из вас. А кто, скажите мне, женится на увядающем цветке, чье будущее привязано к канцелярскому суду?

Смолевка промолчала. Милдред Свон толковала о «быть испеченной в адвокатском пироге» и теперь она понимала, что это значит. Этот жабоподобный смеющийся человек кромсал и пачкал все её будущее с Тоби, их бесконечное лето под безоблачным небом. Он наклонился вперёд, голос перешел в заговорщический шепот.

— Вы хотите освободиться от мистера Скэммелла? — она ничего не ответила. Он значительно посмотрел в углы комнат, как будто кто-то мог подслушать. — Хотите освободиться от мистера Скэммелла, Доркас, без угрозы канцелярского суда? Хотите?

Она кивнула.

— Да, сэр.

— Тогда отдайте мне печать, Доркас. Дайте её мне.

— У меня её нет.

— Тогда вы выйдете замуж за мистера Скэммелла, — певучим голосом, как будто она была маленьким ребенком, сказал он. — Придется выйти замуж за брата Скэммелла.

— Нет!

Он откинулся назад, и его голос опять стал дружеским.

— Моя дорогая, дорогая Доркас! Что такое? Не в том ли дело, что вы желаете состроить с братом Скэммеллом зверя с двумя спинами? Вот что! — он засмеялся. — А я вижу вас такими счастливыми в вашей спальне. — Голос стал громче, тверже, и пугал её живописным и гротескным описанием как Скэмелл будет возвышаться над ней. Она старалась заткнуть уши, трясла головой, стонала, но Голос безжалостно описывал её непристойное и потное будущее. Он насмехался над ней, называя это «любовью», и его слова рисовали картину гораздо худшую, чем её воображение, когда Скэммелл карабкался на неё, как бык, возвышавшийся над коровой. Она была вся в слезах, когда он закончил. Он наблюдал за её слезами, подождал, когда стихнут рыдания.

— Вы хотите избежать этого, Доркас?

— Да!

— Тогда отдайте мне печать.

— У меня её нет!

— Тогда вы выйдете замуж за мистера Скэммелла.

— Нет! — крикнула она, наполовину рыдая, наполовину протестуя.

Сэр Гренвиль Кони проницательно посмотрел на неё.

— Ещё один шанс, Доскас, только один. Вы даете мне печать святого Матфея, а я даю вам сто фунтов, да, сто фунтов! Достаточно, чтобы вам прожить, дитя, пока вы не найдёте кого-нибудь, кто будет привлекать вас больше, чем мистер Скэммелл.

— Нет! — она едва слышала, образ, который он вложил ей в голову, заслонял все слова, но теперь она не осмелится показать ему, что лгала. Он задаст ей другие вопросы, может даже накажет, как наказывал отец, и поэтому держалась за свою ложь

— У меня нет печати!

— Тогда выйдете замуж за мистера Скэммелла.

— Нет, не выйду!

Теперь она оправилась, желая сопротивляться хотя бы словами.

Он засмеялся, широко открытый рот обнажил потемневшие зубы.

— О, но вы выйдете, Доркас, выйдете! Я же юрист, вы помните? Я могу многое сделать, дитя, и даже канцелярский суд передвигается с непривычной скоростью, когда звонит сэр Гренвиль Кони, — он широко улыбнулся, а его левая рука двинулась, нет, не к пирогу, а к листу бумаги, который он держал над столом. Она видела текст, написанный чёрными чернилами, и большую красную печать внизу.