Высшая мера - [20]

— Одевайся, — скомандовал Петро. — Пойдем в больницу…

На окраине города, где помещалась больница, люди рыли землю. Петро показал глазами:

— Дома, что ли, хотят ставить?

— Скорее всего окопы роют, — ответил Славка, всмотревшись.

— Наверное, с этой стороны будут наступать петлюровцы, да? — не унимался Петро.

— Не знаю…

Одноэтажное здание больницы не блистало чистотой. Еще издали в нос ударял тяжелый запах лекарств. Стало как-то тревожно.

Народу полным-полно: и в палатах, и в коридорах больные, раненые. Старый Никифор хотел оторвать голову от подушки, попытался их встретить бодрой улыбкой:

— Опять сиделка не пускала?.. Фрося! Ты моих ребят не обижай, садитесь, садитесь, голодранцы.

— Деду, мы тебе яблоки принесли, — сказал Славка.

— Опять в водолечебницу лазали?

— Не-е, там черешни растут, — возразил Петро. — Яблоки мы в другом месте набрали.

— Ох и попадет вам, хлопцы. Хозяин поймает и всыплет пониже спины ремешком. На работу-то скоро?

— Завтра, дедусь. Мы с Петром всю ночь по очереди дежурить будем, чтоб не проспать.

— Это ничего, привыкните постепенно. Рабочий класс по первому гудку должен вскакивать.

— Значит, мы рабочий класс? — спросил Петро.

— А ты как думал! Это звание, брат, всю жизнь оправдывать нужно.

— А как же его оправдывать? Мы не умеем…

— Эх вы! — рассмеялся старик. — Очень просто. Хотя и нелегко. Трудись честно — и точка.

Медсестра уже грозно стояла за спинами мальчишек, давая понять, что пора заканчивать свой визит. Старик, прикрыв глаза, тяжело дышал: короткий разговор, казалось, отнял у него все силы. Все же он успел шепнуть мальчикам, у кого из заказчиков следует получить деньги за выполненную работу, — Никифор, прежде всего, беспокоился, чтобы Славка и Петька голодом не сидели. А еще он посоветовал написать тете Груне в Гусаровку — так и так. Возможно, письмо и дойдет.

— Разве же письма теперь ходят, когда банды вокруг? — усомнился Петро.

Славка же, не отводя испуганных глаз, смотрел на деда и ужасался: бледный, худой, на щеках щетина пепельного цвета… «Хоть бы поднялся поскорее!» — как молитву, шептал про себя мальчишка.

Старик озорно подмигнул ему глазом:

— Не печалься. Еще немного полежу и выпишусь. Правда, Фрося?

— Правда, правда, — вздохнула сестра. — Скоро вас всех отсель.

— Как «всех»?

— Очень просто. Петлюры с разных сторон прут, каждый день жди боев. А если бой — значит, и новые раненые… Куда ж их девать, когда вся больница забита? Выход один: чуть окреп — и на выписку.

— Не возражаю! Меня хоть сегодня выписывай.

Дед оперся ладонями, с трудом присел на койке, лицо порозовело.

Фрося погрозила ему пальцем и повернула к ребятам лицо:

— Раскипятился ваш старичок. Еле-еле душа в теле, а тоже…

18

Последние несколько суток Мартынов почти не спал. Только иногда, чаще всего под утро, ему удавалось прилечь на стоявшую тут же в кабинете кровать и вздремнуть час, другой. Красные от бессонницы глаза его блестели нервно, даже диковато.

Иногда Мартынову казалось, что непомерно тяжелый груз взвалили на его плечи. Город приказано отстоять в любом случае. А ведь войск почти нет. Только подразделение ЧОНа (частей особого назначения), в рядах которых, кроме опытных бойцов, немало и молодежи, комсомолят — людей с горячим сердцем, но все-таки необстрелянных. А тут еще строительство бронепоезда затягивается — броневых листов нет.

— Н-да, и вот это еще… — Мартынов сидел за столом и, наверное, в десятый раз перечитывал телефонограмму.

Это была директива, категорически обязывающая руководство ЧК не допустить соединения самостийников Палия с анархо-кулацкими бандами Махно.

«Не чересчур ли многого хотят от меня? Смогу ли? Я ведь не бог, я шахтер! Ну еще солдат», — так думал Мартынов. Но, преодолевая сомнения, находил он единственный правильный ответ: «Да, я всего лишь солдат, но не простой солдат, а солдат Революции. И все, что она, Революция, прикажет, я смогу, должен суметь».

Мартынов встал из-за стола, подошел к раскрытому окну и расстегнул ворот гимнастерки.

Опыта бы побольше, знаний! Теперь он непременно должен стать специалистом в военном деле, настоящим разведчиком.

Как же помешать самостийникам соединиться с махновцами? А что, если послать к Палию «Ласточку»?.. «Ласточка» — разведчик умный, осмотрительный.

Конечно, это риск. Надо подумать.

— Еще хорошо, что у Нестора Махно строптивый характер, — проговорил вслух Мартынов. — А то бы давно уже с петлюровцами снюхался. Грозная была бы сила. Труднее бы нам пришлось… Радоваться, радоваться надо непокладистому характеру батьки…

Мартынову дважды приходилось сталкиваться в бою с отрядами махновской вольницы, и он лучше многих знал не только о коварстве патлатого Нестора, но и — прямо скажем — о его немалых военных способностях. Ведь это в банде Махно впервые пустили в ход пулеметную тачанку. «Ничего, ничего, — скрипнул зубами уполномоченный ЧК. — Важно не то, кто первый, важно — кто лучше. Слава-то все равно идет не о махновской тачанке, а о буденновской!»

Из соседней комнаты вошла машинистка Клава.

— Что ж вы, Терентий Петрович, опять без еды сидите? Так нельзя. Я сейчас принесу обед.

— Нет, Клава, пойду в столовку.