Высотка - [10]

Ладно бы спецшкола! Гарик был поразительно похож на молодого Пастернака, которым я тогда зачитывалась. Удлиненные скулы, чернота зрачка, Марбург, я загорался и гас, я сделал сейчас предложенье… Аллитерации, слог, свобода дыхания!..

Но для Гарика Пастернак был пройденным этапом. Жизнерадостный ребенок, вечный подросток, ворчал он. Экспрессия — и что за ней? Предпочитаю невыразительного Кавафиса.

Я не знала, кто такой Кавафис… Маркес, Касарес, Борхес… Пас, Лугонес, Фуэнтес… В нашей домашней библиотеке таких авторов не было, только классики.

Держи, говорил Гарик, принося очередную книжку. Завидую — в первый раз!..

(В первый раз!.. и усмешечка такая, мол, я-то давно ничему не удивляюсь…)

У моей прабабки, говорил он, было поместье в Литве, под Шяуляем, пятьдесят гектаров реликтового леса, конезавод, озеро, яхта. В революцию все бросила и сбежала. Теперь, по слухам, начинают возвращать, но нам не светит, прав нет.

(Никак не привыкну, что он это всерьез. Помнится, игрывал я на ковре «Хорасан», глядя на гобелен «Пастушка»…)

В Питере у него имелся фамильный собор, Преображенский. Тот самый, на пушках, который в честь воцарения Елизаветы Петровны возвели. Мой прадед когда-то был его настоятелем. Поедем в Питер — покажу. Жили неподалеку, на Литейном, в доме Антоновой, сейчас там магазин бытовой техники. Я прошлым летом поехал, постоял под окнами, но не зашел — к чему беспокоить посторонних людей?

(А я бы зашла, точно!)

Ладно бы прадед! А предки по материнской линии, упомянутые в «Евгении Онегине» — это как?!

И в какой же главе они упомянуты, спрашиваю. Небось в уничтоженной, десятой?

Не угадала, в третьей, ответил он горделиво.

И все-таки, кто?

Немного помявшись, Гарик процитировал: «Мне галлицизмы будут милы, // Как бурной юности грехи, // Как Богдановича стихи».

Я хохотала.

Балда, говорил он снисходительно, Пушкин высоко ценил поэму Богдановича «Душенька», о чем сообщает в своем письме к такому-то от такого-то месяца года. Ты письма Пушкина вообще читала или сказками ограничилась?

Олежка говорил, что Гарик настоящий мальчик-мажор. Однако Гарик был беден, как и все остальные, про Олежку же ходили слухи, что у него северный коэффициент и что родители шлют ему с коми-пермяцкого севера не только посылки с теплыми носками, но и переводы, поэтому стипендия для него так, на пивко. Не знаю, не знаю — шиковать он не любил, даже отличался некоторой прижимистостью, но успешно маскировал свои недостатки чувством юмора. За это чувство нас регулярно выгоняли с лекций, потому что мне немного было надо, только пальчик покажи. Ты что, не умеешь хихикать, как все девчонки? — распекал меня Олежка уже за дверью. Ну что я такого сказал, почему обязательно сразу ржать?

Гарик же никогда не смеялся на лекциях. Нас выдворяли, он продолжал записывать: заголовки красной ручкой, определения зеленой, там подчеркнуть, тут обвести в кружок… У него мы при случае скатывали на контрольных, он великодушно не возражал.

Первое время мы шатались везде втроем, они провожали меня до электрички, ругаясь, что я так далеко живу, и вообще, не могла бы я наконец перестать ездить домой, всем было бы проще. Когда мы пили кофе с пирожными, они препирались, кто будет платить за эту обжору и как поделить/сократить расходы или хотя бы посадить ее на диету. Гарик внушал — посмотри на себя, ты же бочка, где у тебя талия!.. а знаешь ли ты, сколько килокалорий в этих трубочках с масляным, между прочим, кремом?.. Тебе не дали общежитие, потому что ты толстая, развивал тему Олежка. У них в комнате по четыре человека на десяти квадратных метрах. Если заселять таких, как ты, то никаких площадей не хватит. Сейчас посчитаем, сколько влезет на этаж, если воспользоваться моделью плотной шаровой упаковки… Какую решетку возьмем — ОЦК или ГЦК? Или обычную ГП?

Окружающие в ожидании результатов подсчета смотрели оценивающе. Я ела пирожные и смеялась. Пятьдесят два килограмма на сто шестьдесят четыре сантиметра — валяйте, считайте. Рост Венеры, сказал один умник с нашего курса, который тоже подбивал клинья, чем весьма раздражал Гарика. Я чувствовала себя превосходно в своем весе, возрасте, статусе (эмгэушница!) и между двумя умными и симпатичными однокурсниками.

Разве можно было не влюбиться в одного из них?

Произошло это само собой. После удачного доклада на семинаре по материаловедению я выплыла из аудитории, торжествуя победу. Молоденький аспирант, смущаясь и краснея, похвалил мое наглое выступление, в основе которого лежала пара неточных цитат из Гарика, а также несколько тезисов из брошюрки о сверхпроводниках, которую нам выдали в начале сентября. Похвала подействовала, и я почти поверила, что доклад был блестящим и что он был делом моих рук и моего же ума. Воспарила над собой, перестала смотреть под ноги. И напрасно — поскользнулась на лестнице, спланировала вниз, летела, свистела и радовалась, как говорят дети; потеряла туфельку; больно ушиблась копчиком, о чем беседовать совсем не хотелось, хотя сочувствующих набежало предостаточно; порвала колготки — бесповоротно, непоправимо, неэестетично. Коленка сильно кровила, но расстраивало не это, а огромная дыра на самом видном месте, которая расползалась во все стороны при малейшем движении.