* * *
И почти тотчас же, как он и ожидал, гневно запиликал телефон.
— Что вы натворили?! Вы соображаете, что вы натворили?!
— Практически ничего. Просто ваша собака оказалась умнее вас.
— Собака?! Что вы с ней сделали?!
— Помилуйте, что я могу с ней сделать? Здесь она. Передать ей трубку?
— Шутите? Это хорошо. Стойкий экземпляр. А вот теперь серьезно. Либо вы немедленно включаете навигатор и тогда отделаетесь сравнительно легко. Либо — вас все равно отыщут, и тогда всё будет куда хуже. Идти вам все равно некуда. Нет отсюда выхода, ясно вам? По крайней мере для вас.
— Не стану делать ничего, покуда вы не объясните, что происходит.
— Не сейчас. Всё, что надо, поймете потом. Вы — часть, скажем так, глобального эксперимента. Суть? Ну если только приблизительно. Представьте себе муравейник, большой, лесной муравейник. Этакий купол. Кстати, эксперимент так и именуется — Купол. Итак, купол. Под ним — сотни тысяч муравьев. Приглядеться к ним — бегают, мечутся, беспорядочно, хаотично. Человек ведь именует хаосом всё, в чем не в силах углядеть закономерности. На самом деле каждый муравей делает строго то, что ему предписано, ни шага в сторону. Хоть об этом не догадывается. Когда он отрабатывает то предписанное, он исчезает, и никто о нем не вспоминает. Человеческий мир — такой же муравейник. Технически более совершенный, но в сущности такой же. Каждый делает должное и уходит, так и не поняв, чью волю исполнял.
Что делаем мы? Купол в куполе. Плоть во плоти. Чего ради? А чего ради вообще все затевается. Ради власти. Мы просто возьмем на себя то, с чем надоело возиться Господу богу. Шутка, конечно. В сущности, любой путь к власти это — малый купол, вживленный в большой. В общем, нам нужны такие люди, как вы. Вам гарантируется жизнь. И — определенная свобода. Полная свобода — вы же понимаете — немыслима. Есть лишь варианты несвободы. Их напридумывали множество, но они в общем-то схожи. Кроме крайностей. Свобода это самая большая ложь, которую выдумал человек. Если кто-то громко зовет к свободе, будьте уверены, он припас новый ошейник, намордник и арапник.
— Положим, я всё это слышал и не раз.
— Именно! Нету в мире ничего нового. Хотя вас, наверное интересует, что будет с вами? Отвечу коротко: вы станете иным человеком. Совсем иным. Гражданин N перестанет существовать. Не пугайтесь, не то, что вы подумали. О вас в одночасье позабудут все, кто вас знал. Без всякого ущерба для себя, пустоты в памяти заполняются куда быстрее, чем любые другие пустоты.
— Но я сегодня, кажется, видел одного такого человека. И достаточно было услышать голос, как…
— Да. Именно поэтому вы здесь. Это первый такой случай, и нам надо разобраться.
— И еще: та женщина… ну, понимаете, я услышал… мне показалось…
— Отвечу предельно коротко — да! И ни слова больше. Вы и так уже позволили себе куда больше положенного. Теперь — быстро включайте навигатор! Я сказала — быстро!
— Нет. Видите ли, мне не нравится, когда меня…
— Что, господи, что?! Что вас не спросили и все решили за вас? А когда вас о чем-то спрашивали-то? Вы всю жизнь играли по заданным канонам. Читали, что подсовывали, пели, что нашептывали, жрали, что подкидывали, спали, с кем подкладывали. Не замечали? Правильно, никто не замечает. Так что вы теряете?
— Положим, раньше меня не конвоировали собаки.
— Положим, вам просто немного везло в этом плане. Кстати, о собаке. Если вы сейчас же не сделаете то, о чем прошу, участь ее будет печальной. К тому же она старовата уже. Не стану говорить, что с ней будет, но, поверьте…
Тогда он ткнул кнопку разъединения и зашвырнул телефон в кусты.
* * *
Ну что, Барбос, кажется, плохи наши дела, а? Будем сдаваться на милость или пробовать прорваться к своим? К своим, Барбос! Не будет тут милости.
Он поднялся на ноги, дивясь и наслаждаясь поистине воздушной легкостью, с которой ему наконец удалось это сделать. Собака набычилась, но отошла в сторону. Он сделал несколько шагов — собака стояла как вкопанная, лишь коротко скульнула. Идем вместе, Барбос? Нельзя тебе тут, понимаешь? Староват ты, говорят. Даже если живым оставят, останешься зуавом, подлым наемником без чести и родины. А коли понимаешь, так и пошли. Кстати и дорогу покажешь.
Собака трубно взвыла, задрав морду и вдруг сорвалась с места, трусцой побежала от скамьи наискосок, перемахнула через груду валежника и замерла.
И он пошел — сквозь мертвый колючий кустарник, раздирая руки и лицо, в непроглядный мрак, ничего не видя перед собой и слыша лишь тяжкое, утробное дыхание собаки впереди себя.
* * *
Они прошли, кажется, целую вечность. Темнота начала разрежаться, он увидел, что идут они по влажной щебенке вдоль высокой, щербатой бетонной ограды. Поначалу вздрагивал, втягивал голову в плечи, когда бугорчатая поверхность стены время от времени озарялась бликующим, словно шарящим вслепую свечением, затем перестал. «Купол, да?! А вот хрена вам, — бормотал он под нос, бессмысленно посмеиваясь. — Не все так просто. Малый купол! Ни хрена у вас не выйдет! Дерьмо это все. Выберемся мы отсюда, выберемся. Главное — не ссать! Верно, Барбос? Выберемся!»
