Вышел месяц из тумана - [2]

* * *

«…Словно земля уходит из-под ног». Вообразите именно так. Уходит. Тоскливый холодок внизу, когда снится, что падаешь с высоты… А потом — тягостное озарение. Словно в темной комнате внезапно вспыхивает свет, и ты видишь, что вокруг тебя всё совсем иначе, чем ты себе воображал, повинуясь игре темноты. Всё иначе. Боже мой, неужели это было когда-то?..

Но сначала — голос. До него, голоса, он ее даже толком не разглядел.

* * *

Обретя после долгих мытарств и бедствий островок достатка, он, тем не менее, решительно предпочитал эти небольшие базарчики возле автобусных остановок кишащему благолепию гипермаркетов, где и продавцы, и покупатели схожи с обитателями кроличьей фермы. Один серый, другой белый. А на базарчике отчего-то не раздражало то, от чего коробило бы в любом ином месте: бесцеремонная толкотня, фамильярность, ложно-сиплые шансоны из динамиков.

Итак, сначала он ее даже не разглядел. Заметил лишь, что она, похоже, из новеньких, раньше тут торговала другая женщина, лет сорока с лишним, с лицом, похожим на подкрашенную древесину, одетая с дурацкою пестротой. Он таких называл «цветная капуста». На правой руке у недоставало безымянного пальца и на тыльной стороне запястья начертан был скрипичный ключ.

Эта была моложе. И, похоже, не слишком опытная. Все время настороженно оборачивалась по сторонам, отвечала невпопад.

«Гражданин, вам камбалу с головой или без головы? Говорите уже», — вдруг произнесла она почти раздраженно, хотя он ни о какой камбале и не говорил вовсе. Он, собственно, вообще ничего не говорил, и не нужно было ему никакой рыбы, то есть, он уже купил двухкилограммового тунца у торговки с другого ряда. Зачем подошел? Ведь и не было в этой женщине ничего примечательного. Темноволосая, с короткой, мальчишескою челкой. Бледный подковообразный шрамик на щеке. Желтая футболка с размашистой надписью «Statue of Liberty» и насупленной теткой с факелом в руке. Короткие джинсовые шорты с лохмушками. Загорелые округлые руки в рябью веснушек и ямочками на локтях. На прилавке, рядом с весами — темные очки, пачка сигарет «Магна» и телефончик в зеленом замшевом чехле. Вот всё, собственно. И всё же — как будто бы — сходство. Не внешнее, нет. Некое другое, будто идущее рябью изнутри. И — голос, голос!

Человеческий голос — это словно живой многоклеточный организм. Тысячеглазая мозаика, где ни одна клеточка не сидит на месте, всякий раз образуя неповторимый калейдоскопический узор.

Потому один голос невозможно перепутать с другим. Можно подделать внешность, голос подделать нельзя. Просто немыслимо. Можно позабыть облик, голос позабыть невозможно. Если б можно было представить голос зрительно, то это, пожалуй, было бы некое внеземное, дымчатое растение, которое меняется, болеет, стареет, гибнет, но остается собой.

Вот тут-то и ушла земля из-под ног. Боже мой, неужели это было когда-то?..

* * *

— Вот такие дела, друг мой Барбос!

Нет, вообще-то я даже пытался наладить какой-то жалкий пустяшный разговорчик. «Где мы могли встретиться?» — «А нигде, гражданин. Я вас не знаю, гражданин». (Нигде! Ясно, нигде! Нигде, никогда. Зрительная память меня никогда не подводила, но…) — «Скажите, а вы давно тут работаете?» (Вот тут — какая-то легкая судорога, оторопь, встрепенувшаяся искорка, прожилка настороженности и опаски.) — «Вам-то, гражданин, зачем это знать?»

И в самом деле — зачем?

Я повернулся и пошел, не оборачиваясь, потому что боялся обернуться. Страшно стало, Барбос. Ну вот представь себе: человека давно нет. Точно знаю. Я ее похоронил. Причем дважды. В первый раз, когда она от меня ушла. Не просто ушла. Изменила с ошеломляющей, надрывной пошлостью, на глазах у всех, с каким-то тупым татуированным, увешенным цепочками «качком» с плоским алебастровым лбом и до нелепости огромными, в пол-лица черными очками. Невесть откуда взявшимся, и затем непостижимым образом пропавшим без следа. Будто и не было вовсе никогда. Изменила, хотя всегда и всеми считалась этакой кристально прямолинейной «мисс Недотрогой» с идеально параллельными понятиями о нравственности, долге, верности и прочее. Ушла, когда всё уже, вроде бы, было накрепко решено и сосчитано, когда уже был назначен день свадьбы, и даже определено было, сколько будет детей, и как назовут мальчика, и как девочку. Поначалу я впал лихорадочное отчаяние, отказывался верить в очевидное, слезно ненавидел всех, кто был свидетелем всего этого. Потом от нее пришло сообщение на телефон: «Прости. Считай, что меня нет и не было». Второй раз похоронил, когда она со своим обожателем разбилась на мотоцикле. Влетели на сумасшедшей скорости в фуру на повороте. Похоронил, хоть на похороны и не пошел. Возможно, это прозвучит жестоко, но мне стало легче. А потом — забыл…

* * *

Ночью в башке мешались сумасшедшие мысли, что, мол, на самом деле схоронили тогда, почти четыре года назад, вовсе не ее (слышал, что гроб был закрыт), что она жива, что она где-то рядом и взывает о помощи… И странно — когда я вспоминал Ту женщину, в памяти неизменно появлялась другая, из рыбного ряда, как грубый, гипсовый слепок.

В общем, с утра вновь поплелся на тот базарчик. Но на том месте, где вчера торговала та женщина, располагалась прежняя, всегдашняя, беспалая, со скрипичным ключом…