Вырождение. Литература и психиатрия в русской культуре конца XIX века - [63]
Такая двойная семантика нарратива о вырождении как объяснительной модели индивидуальных и социальных патологий, а также повествовательное соотнесение отправной точки коллективного вырождения с каким-либо общественным переворотом чрезвычайно распространены в европейских культурах того периода. Так, в сочинении Р. фон Крафт-Эбинга «О здоровых и больных нервах» («Über gesunde und kranke Nerven», 1885), в свое время очень популярном, начало «всеобщей нервности» цивилизованного мира, «нервной напряженности масс» отождествляется с Великой французской революцией:
Великая французская революция уничтожила правовые и социальные отношения, просуществовавшие целые столетия, а нововведения, заступившие их место, еще не созрели и не успели достаточно привиться. Вследствие этого нарушилось равновесие, и теперь еще нам приходится считаться с последствиями этого сильного взрыва в народной истории Европы. ‹…› Свободные учреждения возникли в государствах, граждане которых недостаточно еще для этого созрели ‹…›[634].
Хотя для социальной диагностики нарушения «равновесия» (Крафт-Эбинг) коллективной нервной системы или «правильности ее регуляции» (Мержеевский) вследствие общественных преобразований оба автора используют похожую базовую риторико-нарративную структуру, их модели современности и свойственной ей системы координат нормы и девиации оказываются разными. Если Крафт-Эбинг прежде всего диагностирует нервную «напряженность» «современного человечества», т. е. предлагает взгляд на всю «современную культуру» с позиций культурного пессимизма[635], то Мержеевский концептуализирует все более усугубляющееся нарушение функций социального организма, выдвигая тем самым медицинскую модель специфически российской «изнанки модерна» как «изнанки „Великих реформ“».
Этой точки зрения придерживается в те же годы харьковский психиатр П. И. Ковалевский, автор первого русского учебника психиатрии[636], о чьей многогранной деятельности, включая издательскую, уже говорилось выше. В книге «Общая психопатология» (1886) он, признавая историческую необходимость реформ Александра II, рассматривает их как отправную точку патологического процесса разложения, выразившегося в распространении пагубной культуры «материализма и индивидуализма»[637]. В научно-популярном сочинении «Нервные болезни нашего общества» (1894), написанном под влиянием Крафт-Эбинга, Ковалевский говорит, что следствием реформенных преобразований явилось новое поколение молодых людей, разночинцев, получивших высшее образование, однако нередко лишенных твердых нравственных принципов: «Не имея в себе Бога, они бросились в объятия мамоны. Продажа совести и нравственная несдержанность ‹…› – представляли обычную окраску жизни»[638]. Ковалевский соотносит нравственные изъяны молодежи с неустойчивой, ослабленной нервной системой, несоответствие которой требованиям современной ускоренной жизни ведет к появлению разных форм неврастении:
Погоня за наживой потребовала крайнего напряжения энергии и труда: масса бессонных ночей, чрезмерный умственный труд, недостаток средств, ложный стыд, ложное самолюбие, нередкие сделки с совестью, – все это не могло не подорвать нервной системы молодых борцов и дать в основе неустойчивую нервную систему и все виды нейрастении[639].
Проникнутый культурным пессимизмом портрет «нервнобольного» поколения, нарисованный Ковалевским[640], представляет собой медицинское соответствие правительственному – консервативному – политическому дискурсу 1880–1890‐х годов, в котором «Великие реформы» считаются причиной современного кризиса и упадка. Вот лишь два примера этого дискурса, главными носителями которого были публицисты и государственные деятели, чья карьера пришлась на годы царствования Александра III[641]: «Современное состояние России и сословный вопрос» (1885) – трактат А. Д. Пазухина, правителя канцелярии министерства внутренних дел, возглавляемого Д. А. Толстым; и статья «Болезни нашего времени» (1896) К. П. Победоносцева, обер-прокурора Святейшего синода и ближайшего советника Александра III. Не вдаваясь в подробное обсуждение историко-политического подтекста этих сочинений, отмечу лишь использованный в них нарратив о кризисе, обнаруживающий удивительное сходство с психиатрическим нарративом о вырождении.
В своем трактате, вызвавшем широкий общественный резонанс, Пазухин утверждает: современный общественный кризис восходит к реформам 1860‐х годов[642]. Современность – эпоху беспорядков и дестабилизации – автор описывает при помощи старой органической метафоры общественного «разложения», которое уже в 1870‐х годах, придавая ей разную идеологическую окраску, использовали как народники[643], так и панслависты[644]:
Современное состояние России признается смутным и неопределенным. ‹…› Быстрое распространение анархических учений, падение всякого авторитета власти, развитие в обществе корыстных инстинктов, упадок религии, нравственности и семейного начала, – все эти факты, являясь признаками социального разложения, заставляют здоровые элементы задуматься над будущностью нашего отечества
