Выродок - [17]

В это время из дома раздался резкий голос Сусанны, так не похожий на тот, которым она разговаривала с ребятами не больше двух часов назад:

- Кора, кто там опять? Неужели у них хватило наглости вернуться?

Франц понял, что он пропал. Хозяйка уже заметила кражу, и наверняка винит в ней не только Беппо, но и его.

Кора продолжала молча таращиться на Франца. И тут дверь открылась. На крыльцо вышел Давид. Его седые брови удивлённо поползли вверх.

========== Глава IX ==========

Затем Давид протянул к мальчику свою большую руку ладонью вверх и произнёс грозно:

- Ну! Давай! Я жду!

Франц совсем забыл, что какие-то вещи в данной ситуации могут иметь значение. Что значат дурацкие статуэтки и никому не нужные серёжки по сравнению с доверием Давида, которое он, кажется, навсегда потерял, и которое ему, во что бы то ни стало, хотелось вернуть. Единственной ценностью в общей массе украденного, по его мнению, были деньги, но купюры были довольно крупные, такие, каких Франц раньше никогда не держал в руках, поэтому и настоящей их ценности он не представлял.

- У меня нет ничего, - произнёс он робко, - всё забрала сестра Грета, но вы можете пойти к ней, и она отдаст, наверное...

- Тогда зачем ты пришёл? - надменно спросил Давид, тем же грозным, незнакомым голосом. Этот голос был так не похож на прежний, которым он разговаривал с Францем в первый раз, что если бы мальчик закрыл глаза, он бы подумал, что говорит какой-то совершенно другой человек.

- Я пришёл сказать, что это не я, - попробовал объяснить Франц, - это Беппо...

- Конечно, это не ты! - заорал Давид, - ты отвлекал мою жену, в то время как второй маленький паршивец шарил по нашему дому! Вы не только забрали все деньги, которые были в доме, вы не погнушались стащить свадебные серьги моей жены, её единственную драгоценность, которую она хранила столько лет! Вы не погнушались грошовыми статуэтками несчастной Коры! А теперь ты нахально являешься к нам опять!

Франц не ожидал от старика такого напора. Он тщетно пытался вставить в эту гневную речь хоть слово, но Давид говорил очень быстро и эмоционально. Внезапно речь его стала тихой и вкрадчивой:

- Знаешь, когда я рассказал тебе о том, как мы в приюте обманывали бедную сестру Лауру, для того, чтобы выбежать на улицу погулять, я совсем не думал, что ты воспользуешься моим рассказом таким чудовищным образом. Впрочем, я не вверю, что вы это проделали в первый раз. Уж слишком ловко всё получилось. Сусанна даже не заподозрила вас! Но так как у меня нет доказательств того, что ты уже воровал у кого-то ещё, я не буду вести тебя в полицию. Я только прошу тебя - тут голос Давида снова набрал угрожающую силу, - ты сейчас уйдёшь, и больше никогда не будешь появляться вблизи нашего дома. Ни ты, ни твои приятели.

История повторилась. Перед глазами Франца, как живое, встало лицо бабушки мальчика, которого звали так же, как его самого. Она тоже сказала, что не будет заявлять в полицию, только бы он больше не приходил. Но в этот раз он не собирался сразу сдаваться. Ему очень хотелось оправдаться, рассказать Давиду, как всё было, почему-то ему казалось, что этот человек его поймёт. Семья Давида и сам Давид нравились ему гораздо больше, чем семья больного мальчика,

По лицу Франца уже текли слёзы, которых он не замечал. Он бессвязно выкрикивал какие-то подробности, стараясь рассказать всё-всё, дошёл даже до того, что стал хватать полы поношенного сюртука Давида своими не вполне чистыми пальцами. Но всё было напрасно. Давид смотрел с брезгливым возмущением, фыркал, как конь, в конце концов он оторвал руки мальчика от своей одежды и ушёл в дом, плотно прикрыв за собой дверь.

Франц в изнеможении сел на землю возле крыльца. Он горько плакал. Раньше он много раз видел, как в приюте вот так же плакали дети, особенно те, которые попали в приют недавно. Францу казалось, что он давно не способен на такие отчаянные слёзы, но, оказалось, что это не так. Мелькнула мысль остаться здесь и сидеть до тех пор, пока Давид или Сусанна не выйдут из дому, а затем уговорить их сходить в приют и спросить там, у кого нашли злополучные вещи. Не может же Давид сердиться до бесконечности, может быть потом он остынет, и с ним всё-таки можно будет нормально поговорить... Но тут он понял, что если Давид, всё-таки пойдёт в приют за своими вещами, ничего хорошего ему, Францу, это не принесёт. Ведь в приюте его тоже считают вором, и мальчиком, который способен на самые гадкие поступки.

Настала ночь. Огонь в доме Давида погас. Внезапно Франца охватила злость. "Вот, спать легли. Наплевать им. Даже не пошли добро своё забирать, видно не сильно-то оно им и нужно!" Он не думал о том, что уже поздно, что идти за пропажей в приют прямо сейчас было бы неразумным, он не думал о том, что с утра Давиду надо было идти на службу. Он распалял свою обиду, расковыривал застарелые душевные раны, которых за последнее время накопилось множество.

"Ненавижу! Ненавижу" - шептал он, сам не зная, кого он имеет в виду - сестёр-воспитательниц, которые никогда не ждали от него ничего хорошего, паршивца Беппо, который его подставил, Давида, который ему не поверил и даже не стал слушать, или вообще всех людей вместе взятых.