Выбор оружия - [79]
За этими размышлениями он пропустил завтрак, и пришлось удовольствоваться разогретой едой; зато он был совсем один.
Выйдя из столовой, он почти по привычке повернул к лазарету. Он не собирался разговаривать с пленным, хотел только осведомиться, каково его самочувствие с утра.
Его поразило, что у входа нет часового: он понял, это могло означать только одно, и почти вбежал в здание. Изолятор был пуст. Он прошел в другое крыло: здесь Прайер делал обход.
— Где он?
— Его взяли с час назад.
— Шэфер?
— Да. Я дал им двух санитаров, чтобы нести носилки.
— Боже мой! И вы не сказали, что он еще не транспортабелен?
— Меня не спрашивали.
— Все же могли бы замолвить словечко, — с легким сарказмом.
— Кто меня послушает? — сердито спросил Прайер. — И вы не слушали. Здесь никто не слушает человека, желающего сохранять жизни. Мое дело — латать солдат, чтобы они могли снова убивать. Оружейник от медицины — вот кто я такой.
Препираться не было времени. Он сел в машину и поехал в полицию. Этот грубый кретин погубит все, решив сам творить суд и расправу. Тормоза взвизгнули, машина встала перед дверью, и Томас быстрым шагом вошел в кабинет Шэфера.
— Что это значит, почему вы забрали пленного, даже не предупредив меня? Вы же знаете, во всем, что его касается, распоряжаюсь я один.
— Убавьте пыл. — Шэфер умиротворяюще поднял руку. — Вас не было на месте, а действовать надо было безотлагательно.
— Вы вообще не имели права действовать.
— Вот тут вы и ошибаетесь, — для подкрепления своих слов Шэфер вытащил из стола папку. — Эта штука куда серьезнее, чем я думал. Ваш клерк был их главным резидентом в районе. Оказалось, — тут Шэфер с самодовольной улыбкой откинулся на спинку стула, — что он давно связан с шайкой, которая устроила засаду. И во всех подробностях обсудил это дело вместе с проклятым изменником, за которого вы так ратуете.
Томас не желал знать эти факты: не надо дать себя сбить с толку.
— Что с того? Все равно вы не имели права его трогать.
— Даже если существует план побега этой сволочи?,
— Зона полна солдат, он ранен! Не будьте смешным.
— Допустим. Может, им и не удалось бы увезти его, но что помешало бы всадить в него пулю через окно, чтобы мы не могли его использовать? Чего стоят ваши полномочия, если он будет мертвецом!
— Лоринг мог бы поставить вокруг госпиталя усиленную охрану.
— Не в том дело. За порядок и безопасность отвечаю здесь я. Если что-нибудь приключится с пленником, я один виноват. Так пусть он будет у меня на глазах. А мне, значит, всякий раз надо получать у вас разрешение повидать его.
— Нет. Я скажу своим ребятам, чтобы вас пускали в камеру, когда вам будет угодно.
— Мне угодно сейчас, — резко сказал Томас. — Надо исправлять вред, который вы причинили чертовски более важному делу, чем все ваши меры по сохранению безопасности.
Шэфер был уязвлен. Он крикнул одному из своих людей, околачивавшихся на веранде:
— Эй! Возьми ключи и проводи мистера Томаса в четвертую камеру. Он может оставаться там сколько пожелает, но ты стой у двери и никуда не отходи, пока он не выйдет. — И Томасу: — Вас это устраивает?
— В данную минуту да.
Томас пошел за своим проводником вокруг здания, к толстой задней стене, где, как осиные гнезда, прилепились крошечные каморки. Щелкнул в замке ключ, загремел засов, и железная дверь распахнулась; изнутри вырвалась струя воздуха, такого горячего, что Томас невольно отпрянул.
Голая, похожая на ящик конура, над головой покатая крыша из рифленого железа; распластавшись в углу, где попрохладнее, пленный глядел на них, моргай от внезапно хлынувшего света. Рубашку, выданную в лазарете, он скинул, опоясывающие бинты намокли от пота.
Томас задержал дыхание и нырнул в камеру. Констебль предложил принести ему стул, но он отказался, Зачем требовать для себя каких-то привилегий и тем самым лишний раз подчеркивать пленному, что обстоятельства его жизни переменились. Томас опустился на корточки у противоположной стены, и дверь затворилась.
Он протянул сигареты. Фрир отрицательно покачал головой. Томас закурил сам и сказал:
— Это выглядит так, будто я согласился на ваш перевод сюда, стоило вам только подписать документ.
Фрир, видно, считал, что не имеет значения, как это получилось.
— Помните, я говорил, что здесь, в Кхангту, мои возможности влиять на обращение с вами ограничены. Сейчас я жду указаний, чтобы отвезти вас в Рани Калпур. — И добавил, брезгливо оглядываясь вокруг: — Конечно, я предпочел бы, чтобы до тех пор вы оставались в лазарете.
Фрир тоже обвел глазами тесную камеру.
— Уж лучше я останусь здесь. Томас насторожился.
— Не потому ли, что это в какой-то мере освобождает вас от обещания?
— Нет, — задумчиво протянул Фрир, — так просто виднее, что такое мое обещание.
— Конечно, — с облегчением. — Никаких поблажек. Фрир задержался взглядом на низком потолке.
— Видите? — Он невесело улыбнулся. — Вентилятора нет. Вентиляторы — принадлежность нездешних, тех, кому необходимо создавать для себя иной климат.
Он говорил таким тоном, что Томас снова почувствовал беспокойство.
— Ну, вы тут ненадолго. Только пока я не получу приказа о нашем выезде. Он может прийти в любую минуту, даже сегодня.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.