Выбор оружия - [78]

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Шэфер с двумя констеблями из местных жителей.

— Привет, — Томас удивленно поднял бровь. — Где вы пропадали последние дни?

— Работал, — коротко ответил Шэфер.

Туземные полицейские встали у стены по обе стороны двери и вытянулись, как карикатуры на солдат, стоящих по стойке «смирно».

— Позовите вашего клерка, — сказал Шэфер.

— Зачем? — Томасу не понравилось это вторжение.

— Позовите, и все.

Из соседней комнаты своей обычной семенящей походкой вышел Сен и застыл на месте, увидев Шэфера.

В кабинете вдруг стало совсем тихо, кружение вентилятора только усиливало безмолвие — назойливый гул напоминал скрип механизма вселенной, который всегда слышен, если смолкают случайные шумы.

Шэфер стоял у края стола, не спуская глаз с маленького толстяка, и нарочно длил паузу, стараясь сделать ее как можно более зловещей; и она становилась зловещей, так как он распалял себя, превращаясь в зверя. Под этим ледяным взглядом широкая улыбка Сена постепенно линяла, пока не исчезла совсем. Наконец искусственно вызванная злоба начала действовать. Шэфер сделал три больших шага, все ниже наклоняя голову по мере того, как сокращалось расстояние между ним и Сеном. Огромная рука вздернулась и застыла — Томас с ужасом приготовился услышать звук удара, — потом резко качнулась и, набирая силу, с маху обрушилась на щеку Сена.

Томас видел, как пухлые щёки сморщились, точно у сжатой резиновой куклы, очки с толстыми стеклами слетели на пол. Сен машинально нагнулся и стал шарить по полу. Шэфер поднял толстую, как полено, ногу и вдавил стекла в тростниковую циновку. Потом протянул левую руку и рывком заставил Сена выпрямиться. Снова медленно отводится назад рука, снова сильный тупой удар — и брызги пота на миг повисают в воздухе. Наконец Сен на ногах, он стоит, подслеповато моргая. Близорукие, совиные глаза полны слез, ручейки бегут по круглым щекам. Из сморщенных губ вырывается тихое хныкание. Томас при первом ударе привстал со стула, да так и замер на полусогнутых коленях, опершись о стол кончиками пальцев.

— Что это значит? — Он выпрямился.

Шэфер оглянулся через мясистое плечо.

— Он — один из них, вот и все. Я выследил его по листовкам, он их распространял с месяц назад.

— Вы, наверное, ошибаетесь.

— Черта с два я ошибаюсь! — рявкнул Шэфер. — Это вы ошиблись.

Он повернул Сена кругом, велел засадить его за решетку и толкнул с такой силой, что тот чуть не разбил себе лицо, если бы полицейские не подхватили его.

Самым отвратительным в этой мерзкой сцене показались Томасу рожи полицейских, когда они, ухмыляясь, избивали Сена, делая вид, что он оказывает сопротивление.

— Не верю! — сказал он, когда арестованного увели.

— Плевать я хотел — верите вы или нет. Это правда, и у меня есть доказательства. Или еще лучше… вы сами услышите все от этой скотины, когда мы за него примемся. Толстяк быстро расколется.

Злоба Шэфера достигла такого накала, что не могла угаснуть сразу после исчезновения ее причины.

— Я ведь не переставая твержу вам, что нельзя доверять проклятым негритосам! Используйте их, разумеется, но не доверяйте!

— В голове не укладывается! — сомневался Томас. — Как вы узнали?

— Первым пронюхал Вик, через одну из девок в «Парадизе». Она одно время была из сочувствующих. А мне оставалось только распутать нити, которые она дала. — Шэфер закурил сигарету. — В том ваша и беда, — бешенство его перешло постепенно в обычное раздражение, — что вы понятия не имеете о здешних людях. Сидите тут за своим столом да выдумываете всякие теорийки на их счет. А мы с Лорингом находимся в самой гуще и видим, чем они дышат.

Томас покачал головой.

— Я знаю, что вас тревожит, — Шэфер говорил почти спокойно, — но это я улажу. Дурак же вы были, что взяли его прямо к себе; но в рапорте это можно замять.

Томас об этом и не думал и только из вежливости пробормотал:

— Спасибо.

— Ну ладно, я пошел. Дел — по горло. Вам понадобится другой клерк, — он подмигнул чуть ли не дружески, — ну уж теперь вы, наверное, подождете, пока я его проверю.

Томас снова сел. Вот досада — сумей он быстро оценить обстановку, можно было избавить себя от дикой сцены. Шэфер не имеет права распоясываться у него в кабинете, и вообще что за безобразие, оскорблять коллегу при туземных подручных. Правда, Томас знал, что у него замедленная реакция: там, где нужно сразу найтись, он теряется. Он не считал себя трусом: знал, что под пулями не дрогнет и умеет держать себя в руках, дожидаясь определенного часа, указанного в задании, — не всем это легко дается, — а он владеет своими нервами. Но когда случается непредвиденное, он, как дурак, топчется на месте и не способен ни действовать, ни принимать решение. Замедленная реакция, только и всего. Но для таких, как Шэфер или Лорйнг, это может показаться трусостью.

Нет, жизнь не должна быть такой. Она не должна состоять из внезапных ударов — когда невольный порыв берет верх над разумные дальновидным расчетом.

Ощущение, что жизнь должна быть такой, чтобы человек его склада мог чувствовать себя уверенно, вероятно, и лежало в основе его политических идеалов. Впрочем, кто знает! Но как могло случиться, что Сен, такой мягкий, робкий человечек, вступил на путь, при котором роковой исход почти неизбежен, если Шэфер, конечно, прав. Томас все еще не мог примириться с этим. Во-первых, нелегко признаться, что ошибся в человеке; значит, он мог ошибаться и во многом другом: ведь он был так уверен в безвредности Сена. Во-вторых, если сумасбродная теория политической активности даже таких, как Сен, толкает на несвойственные им поступки, то тут в какой-то степени упрек самому Томасу. Он всегда находил утешение в мысли, что человек не может идти против своего характера, который сложился в ранней юности. Эта мысль во многих случаях помогала ему безжалостно отвергать какие-то решения, чуждые его натуре. Она же была отправной точкой его суждений об окружающих и о самом себе. Но, вероятно, Сен слишком глуп и просто не понижал, что рано или поздно его все равно схватят. Да, да, лучше думать именно так, особенно если вспомнить, какое лицо было у толстяка, когда его тащили: он одинаково боялся и того, что проговорится под пыткой, и самой пытки. Тот, кто неверно оценивает свой характер, всегда кончает трагически. Да, только так и надо рассуждать, особенно сейчас — близится решающая минута, и он не может позволить себе отвлекаться на второстепенные проблемы.