Выбор натуры - [37]

– Митя, ты?!

И тот, кивая, извиняясь направо и налево, двинулся к нему через толпу.

С этой минуты перешедшее было на обычный, размеренный ход время опять пустилось вскачь. Первые двое суток Корягин прожил у него и за это время успел всех в «Виктории» обаять. Попутно все, кто еще не знал, узнали, что Сараев режиссер и собирается снимать кино. Время от времени Сараев приставал к Корягину: «Так ты ко мне приехал? именно ко мне?» «А к кому же еще?» – отвечал Корягин. Оказалось, что он в Москве встретил Фонарева-Кирпичникова, и после разговора с ним рванул в Одессу вспомнить молодость. «Ну, тогда слушай…» – говорил, услышав ответ, Сараев.

Корягин был всё тот же. Невинные глаза, пять или шесть жен, с десяток детей, постоянные скандалы, разводы, измены, свадьбы, запои, аварии и т.д. и т.п., и черт знает еще что. Уму непостижимо, сколько всего в него вместилось. И как же легко, до зависти беспечно жил этот человек! А еще от Корягина так потянуло столицей, и так захотелось пройтись по широким людным улицам, толкнуться в стеклянную дверь в метро, почувствовать горячий ветер на входе…

Набор развлечений у Корягина был всё тот же: выпить и пошуметь. Из дальнейшего Сараев мало что запомнил. Сначала было общежитие при киностудии, потом частный дом где-то на Ближних Мельницах, той же ночью и там же скандал с соседями, какая-то приблудная побитая девица, милиция со скорой, и всё это было как-то неестественно ярко освещено, как если бы откуда-нибудь сверху лупил прожектор… А наутро уже была чья-то квартира на 8-й станции Большого Фонтана с большими окнами на холодное, в слепящих пятнах света море под грозным тяжелым небом. Они сидели за низким столиком, друг против друга, и Сараев пытался объясниться:

– Ну да, некоторый обман есть. Присутствует. Самому не нравится. Это к тому,  что, может быть, я этим детским фрагментом и ограничусь, дальше просто не потяну. Но… у меня есть оправдание. Я ведь бездарь, Митя, ты же знаешь.  Что совсем не помешало бы мне продолжать снимать. Да хоть и по сей день. Но ведь не стал же! Так вот. Как ты считаешь, могу я теперь позволить себе взять мизерную часть из тех денег, что мог бы потратить на свои бездарные фильмы за все эти годы, но не потратил? Я считаю, что имею право. Хотя бы в качестве вознаграждения за вот это самое, за вот такие заслуги перед отечественным кино… Я не прав? Скажи.

В изгвазданном дочерна костюмчике, да и сам почерневший и осунувшийся, Корягин, вскинув редкие брови, смотрел на Сараева настолько неподвижным взглядом, что Сараев в какой-то момент подумал, не спит ли тот с открытыми глазами. Это был их последний разговор, тем же вечером они друг друга потеряли и больше не виделись. Сараев вернулся домой, где в первую же ночь, которую он провел в кухне на полу, с ним приключилось нечто такое, о чем он потом долгое время старался не вспоминать, надеясь со временем забыть совсем. После этого он пил еще с неделю, и закончилось это тем, чего он всегда боялся.

 

 

XXII

Ночной выход

Сараев проснулся и пощелкал выключателем лампы в изголовье – света не было. Темно было и на улице. Он лежал на диване, одетый. Плотный, частый стук сердца в тесной груди не предвещал ничего доброго. Вытянув из кармана зажигалку с фонариком, стал искать телефон, чтобы узнать, который час. Синий луч запрыгал по комнате и как только упал на балконное окно, в стекло что-то крепко стукнуло. Подскочив, Сараев погасил фонарик. Лоб покрыла испарина. Что это могло быть? Камень? разбуженный голубь? летучая мышь?.. Спустя минуту он уже сомневался, что слышал удар. Возможно, то был какой-то безотчетный мгновенный испуг, обернувшийся слуховой галлюцинацией. Он сидел, не шелохнувшись, и через какое-то время его внимание привлекли иные звуки, с веранды. И вот это уже не было никакой галлюцинацией или панической фантазией, вроде той, что овладела им в гостях у Убийволков, когда он решил, что пришли по его душу. То были звуки сразу нескольких перемещений – негромкие, но самые явные. Кажется, там, на веранде, перебегали от стены к стене; вот будто кто-то стремительно протерся по двери, что-то с глухим деревянным стуком упало на пол… Господи! да ведь это за ним! Вот только кому и зачем он мог… – Вадим! Вадим! Вадим! Это по его линии, как пить дать. Что-то, видимо, он успел где-то там натворить. В Киеве? Да какая разница! Сейчас неважно где и что. Сейчас просто вышибут дверь, и всё! И где он тогда опохмелится?! И как совпало с отсутствием света. Совпало? Ну-ну. Да тут целая операция, захват! Может, кто-то там прячется на балконе?.. С протяжным душераздирающим фанерным скрипом и треском в коридоре вдруг открылась соседская дверь. Метушня в коридоре сразу же закипела с удвоенной силой, и вскочивший на ноги, ошалевший Сараев услышал крик Наташи: «Это что здесь такое? Вот я сейчас…» Крик оборвался. «Заломали Наташу». Сараев схватил свитер. Толчок в дверь. Началось. «А ну вон все пошли! Пошли вон! Я кому сказала! Устроили здесь!» – опять закричала Наташа. Хлопки, отрывистое шипенье, удары по полу, торопливый мягкий топот по лестнице вниз. «Устроили здесь…» – повторила Наташа, когда все, наконец, затихло. В наступившей тишине дверь Дерюгиных с обратными треском и скрипом закрылась. Это было необъяснимо.