Вы там держитесь… - [14]
– Куда выйдет? (говорит Саркис, округлив и без того громадные свои очи).
– На широкие (говорю) просторы нашей необъятной родины.
Саркис замолкает, думает.
– Книга может идти по просторам? (спрашивает он).
Мне становится неловко, и я говорю:
– Я пишу рассказы. Смешные. И они будут выходить – то есть издательство их напечатает. И будет продавать.
– Это стихи?
– Нет, это рассказы.
– Про что?
– Ну, про алкашей, например.
Саркис приходит в ужас:
– Как – про алкашей? Вы пишете про алкашей?
– Иногда пишу. Про интеллигенцию пишу реже.
Саркис говорит:
– Здесь и интеллигенция – алкаши. Часто. Ужасно. Я думал, здесь все такие умные… Россия все-таки… А вам (продолжает Саркис) не идет писать про алкашей. И это… Россия вам не подходит.
– А что мне подходит?
– Италия (говорит Саркис, улыбаясь). В Италии все добрые, никто никого не оскорбляет. А то вчера клиент на меня накричал и назвал… это… пидарасом, вот! Был пьяный…
– Спасибо, Саркис. Но там никто не будет читать про моих алкашей.
– Да что вы все – алкаши, алкаши! Зачем вам какие-то алкаши? Вам надо в Италию – там красиво, все трезвые и все улыбаются. И я ни разу не видел, чтобы там кто-то что-то читал. А если кто-то и читал, я уверен – точно не про алкашей.
Гражданка Горгонер
Худенький, маленький мальчик-узбек лет семнадцати копал что-то в нашем дворе: и на спине его рабочей спецовки было написано «Антей» (почему-то славянской вязью).
Алкаш Миха спросил у мальчика:
– Эт ты, штоле, Антей?
Мальчик (он не говорит почти по-русски) нежно заулыбался.
– Он не Антей (сказала я). Он Зевс. Но для удобства произношения представляется Исфадоньором.
– Нихера се удобство (задумчиво сказал алкаш). Понапридумывают: то Антей, то какой-то Херфаданьер. Что для узбека удобство, русскому – смерть (вдруг сказал Миха).
– Эт точно (подтвердила я).
– А ты кто? (спросил алкаш).
– Медуза Горгонер (сказала я).
– Горгонер – фамилия твоя штоле? Ты еврейка, штоле?
– Нет, Горгонер – это бригадир промышленных альпинистов.
– А почему – Медуза?
– Не знаю (пожала я плечами). Красивое имя просто. Разве нет?
Миха замялся.
Мальчик-узбек смотрел на нас с удивлением, плохо понимая, о чем мы говорим.
– Якши (сказала я ему, чтобы успокоить, он всех здесь боится). Иди, Исфадоньор, все хорошо.
Мальчик ушел.
Миха сплюнул и говорит:
– А вы, альпинисты, не бухаете?
– Мы – на высоте (сказала я). Особый шик. Бутылку водки из горла. Потом все по хрену, после этого.
Миха посмотрел на меня с уважением.
Вместе мы сделаем лучше
В Химках перед выборами на билборде был изображен некий депутат Смирнов и под ним слоган:
«Вместе мы сделаем лучше».
Что именно сделаем, правда, не объясняется.
Какой-то алкаш спросил меня, усмехнувшись:
– А че сделаем-то? Лучше?
– Наверно, всё.
Тут на тротуар присела карликовая собачка и покакала.
Алкаш сказал:
– И правда, вместе когда, всё получается.
Интеллигентная старушка, у которой собачка была на поводке, извиняющимся тоном сказала:
– Она уже три дня не ходила.
Алкаш заметил:
– А депутата Смирнова увидела и тут же обосралась. Наверно, от щастья.
Тут приблизился юноша в шикарных кроссовках и вступил в собачье говно.
– Хотел как лучше (философски заметил алкаш).
– Кто? (спросил юноша).
– Депутат Смирнов (ответила я). Он хотел, чтобы мы все вместе…
Юноша поднял глаза на билборд и произнес обреченно:
– А…
– То-то (сказал алкаш, воздев палец вверх). Вместе мы сделали лучше.
Все свободны, всем спасибо
Сегодня на рыночке нашем видела, как подрались две карликовые собачонки.
Их хозяйки, две девицы с такими раздутыми губами, будто их покусал целый отряд ос, презрительно смотрели, как собачки дерутся.
Одна была получше одета.
Вот она и говорит другой:
– Уберите свою дрянь.
Другая отвечает:
– Сама дрянь.
– Кто? Собака?
– Кошка, блять.
– Кошка – блять?
Тут торговка говорит:
– За кошками не заржавеет.
– У людей тоже бывает (сказала я). Я где-то читала об этом.
Которая лучше одета, говорит мне:
– Вы читать умеете?
– По слогам (говорю). Слог одолею, потом следующий. Трудно, конечно. Вот так, шаг за шагом постигаю. Истину.
Торговка начала кататься со смеху.
Тут собаки вдруг перестали собачиться (извините за тавтологию) и обе воззрились на меня с детским недоумением.
– Представление окончено (говорю). Всем спасибо, все свободны.
– Эт кто сказал? (спросила та, что похуже одета).
– Начальник концлагеря.
– Когда?
– В 1945-м.
– Откуда вы знаете, что он так сказал?
– Так он мне лично это и сказал.
– А! – сказала та, что получше одета. – Для концлагеря вы слишком (она запнулась)… упитанная.
– Отъелась (говорю). За шисят лет-то.
Торговка начала хохотать уже в голос.
Девицы – каждая свою – дернули собак за поводок:
– Люси! Жаннет!
Продавщица, лузгая семечки, процедила:
– Люси, Жаннет, блять.
Девицы уже нас не слышали, гордо удаляясь с крошечными питомцами на поводках.
Именины сердца
Вот что со мной однажды было.
Захожу в подъезд, впереди идет славная такая, улыбчивая, простоватая тетка со смешным тортом: розовым-прерозовым, да еще и в виде розы, лицо у нее тоже розовое, и сладкая улыбка такая: ну, просто именины сердца, женский вариант бессмертного Манилова.
Тетка, продолжая сладко улыбаться, говорит:
– Вы квитанции получили из ЖЭКа?
