Введение в гражданскую войну - [15]

В связи с чем она обеспечивает синхронное приглушение всех форм; и их свободную приглушённую игру.

примечание α: На обломках средневекового общества современное Государство попыталось заново выстроить единство, опираясь на принцип представительства, обозначающего, что какая-то часть общества может воплощать всё это общество целиком. Слово «воплощать» используется специально, а не за неимением лучшего. Доктрина современного Государства открыто предполагает секуляризацию одной из самых сложных операций в христианской теологии: той, чья догма описана в Никейском символе веры³⁶. Гоббс посвящает ей целый раздел в приложении к «Левиафану». Его теория суверенитета, будучи теорией личного суверенитета, опирается на доктрину, согласно которой Отец, Сын и Святой Дух есть три лица Бога, «как обозначение того, кто исполняет роль собственную или роль другого»³⁷. Это позволяет определить Суверена как актора, действующего от лица тех, кто решил назначить «одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями», да ещё и таким образом, «чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это» (Левиафан)³⁸. И так же, как икона или изображение Христа в иконофильской никейской теологии обозначает не присутствие Бога, но, напротив, его сущностное отсутствие, ощутимую удалённость от него, невозможность его представления, так и в случае современного Государства личный суверен обозначает лишь то, что «гражданское общество» его фиктивно покинуло. В представлении современного Государства оно – это та часть общества, которая не является частью общества, а потому способна его представлять.

примечание β: Всевозможные буржуазные революции никогда не ставили под угрозу принцип личного суверенитета, в том смысле что ни собрание, ни вождь, избранный прямо или непрямо, не противоречат идее о возможном представительстве тотальности общества, т. е. идее общества как тотальности. Так что переход от Государства абсолютистского к Государству либеральному всего-навсего устранил того (Короля), кто в своё время также устранил средневековый миропорядок, из которого сам вышел и чьим последним живым свидетелем должен был казаться. Его судили как препятствие на им же начатом пути, и смерть его – точка в конце им же написанной фразы. И только принцип демократии, поднявшийся из недр современного Государства, мог довести его до распада. Идея демократии, предписывающая полное равенство любых форм-жизни, неотделима от имперской идеи. И демократия империалистична в том смысле, что равенство между формами-жизни можно установить лишь негативно, всеми средствами препятствуя тому, чтобы этические различия в своей игре достигли того уровня интенсивности, на котором они приняли бы политический характер. Потому что тогда на гладком общественном поле демократии появятся линии разрывов и островки союзов, нарушится его целостность, а с ней и равенству форм-жизни придёт конец. Вот почему и Империя, и демократия позитивно являются не чем иным, как свободной игрой приглушённых формжизни, наподобие вируса в вакцине. Маркс в одном из немногих своих текстов про Государство, «К критике гегелевской философии права», защищает имперскую перспективу, называемую им «материальное государство» и противопоставляемую «политическому государству», следующим образом:

«Политическая республика есть демократия в пределах абстрактной государственной формы. Поэтому абстрактной государственной формой демократии является республика».

«Политическая жизнь в современном смысле есть схоластицизм народной жизни. Монархия есть законченное выражение этого отчуждения, республика же есть отрицание этого отчуждения внутри его собственной сферы».

«Все государственные формы имеют в демократии свою истину, и что именно поэтому они, поскольку не являются демократией, постольку же и не являются истинными».

«В истинной демократии политическое государство исчезает»³⁹.

примечание γ_:Империю можно понять лишь через призму биополитического преображения власти. Империя так же, как и Биовласть, имеет мало общего с позитивным юридическим строительством, установлением нового институционального порядка. Они ближе к впитыванию, втягиванию старой сущности суверенитета. Власть всегда циркулировала в повседневных, привычных, микро физических, материальных и языковых механизмах[29], – она всегда пронизывала жизнь и тела своих подданных. Но Биовласть, и в этом её действительная новизна, такова, что повсюду – одна она. Биовласть уже не встаёт перед лицом «гражданского общества» как суверенная ипостась, как Великий Внешний Субъект, – потому что она уже неотделима от общества. Биовласть говорит только одно: власть соединена с жизнью, а жизнь – с властью. Здесь мы присутствуем при коренном изменении состояния власти с точки зрения её классической формы: при переходе её из твёрдого состояния в газообразное, молекулярное. Можно вывести формулу: Биовласть это СУБЛИМАЦИЯ власти.