Второй шанс для Кристины. Миру наплевать, выживешь ты или умрешь. Все зависит от тебя - [55]

Помню, как однажды солнечным утром мы с мамой и Патриком стояли на лужайке перед нашим гаражом, и к нам подошла Май. Патрик играл в траве; ему тогда не было и двух лет. Пока мама с Май разговаривали, Патрик взял шланг, который мама подключила, чтобы полить кусты изгороди. Я заметила озорной блеск его глаз – и вдруг он направил шланг на Май и облил ее водой. Она взвизгнула, а мама попыталась отобрать у него шланг – и сама промокла. Вся эта сцена была настолько смешной, что я расхохоталась и долго не могла остановиться. Помню, как кричала и подбадривала его. Патрик был весьма доволен собой. Мама тоже смеялась, потом сняла очки, чтобы вытереть их о рубашку.

Как я уже говорила, первую мою настоящую подругу в Швеции звали Майя. Мы познакомились, когда она однажды шла мимо нашего дома, а я стояла возле почтового ящика с Патриком на руках. Майя несла черного кота и дала мне его погладить. Я спросила, как его зовут, и она ответила: «Курре». Майя была доброй девочкой со светлыми волосами, немного похожей на Патрисию. Еще я познакомилась с родителями некоторых моих товарищей по играм и одной из маминых подруг, с которой она особенно часто общалась, Анн-Мари, и ее мужем Кьелль-Арне. Они очень помогли мне, когда, уже будучи взрослой, я обратилась к ним за поддержкой.

Помню, как изо всех сил старалась не забыть лицо своей матери, но через пару месяцев в Швеции внезапно поняла, что почти его не помню. Я запаниковала: я забыла лицо собственной матери! Я знала, как она выглядела, но не могла себе ее представить. В чем дело? Я помнила, что у нее были короткие черные волосы, карие глаза и губы как у меня. Я помнила, какая она была высокая и какое у нее было тело. Все до мельчайших деталей. Но совершенно не помнила черт ее лица. Тогда у меня перехватило дыхание, в груди стало тесно. Хотелось закричать, но я не могла даже вздохнуть. Может быть, позвать новых родителей? Но тогда они увидят, в каком я состоянии, и подумают, что мне плохо в их чудесном доме. Я попыталась успокоиться, думая про себя: «Дыши, Криштиана, дыши. Ты и не такое проходила. Не о чем беспокоиться. Все будет хорошо. Думай о Патрике! Ты заслужила немного пострадать – и ты это знаешь».

Повзрослев и вспоминая тот момент, я понимаю, что пережила паническую атаку. Она была сильной, потому что продолжалась довольно долго, и мне было невероятно больно – физически и морально. Я часто думаю: почему не позвала своих новых родителей? В конце концов, они всегда были добры ко мне. Мне кажется, этому есть несколько объяснений. Во-первых, мне не хотелось их разочаровывать. Они дали нам с братом так много, и с моей стороны это было бы черной неблагодарностью. Во-вторых, если бы я позволила им помочь мне, это означало бы впустить их в свою душу, а тогда я еще была не вполне к этому готова. Но самое главное, думаю, мне помешала моя гордость. Я считала себя сильной и способной со всем справиться в одиночку. Гордость не позволяла мне обратиться за помощью, и эта слабость еще долго преследовала меня по жизни.

Поэтому я постаралась успокоиться и отбросить прочь свои тревоги. Я не могла допустить, чтобы память о людях, которых я любила, померкла. Не могла позволить воспоминаниям о Бразилии – хорошим или плохим – угаснуть. Если бы это произошло, я потеряла бы себя. Я утратила бы часть себя и была бы обречена вечно скитаться во тьме. Это было бы предательством по отношению к моей родной матери, Камили, Патрисии, мальчику, которого я убила, – а также к самой себе и к моему брату. Я должна была рассказать ему правду, рассказать о том, какая у нас была замечательная, любящая мама. Я не могла ее забыть. Камили говорила, что пока мы живем в сердце друг друга, пока мы помним друг друга, мы всегда будем вместе. И мне нужно было изо всех сил цепляться за воспоминания о ней, о маме и об остальных. Я решила, что если буду постоянно думать о них, то они всегда будут со мной. Лежа на спине и глядя в потолок, я стала прокручивать в голове все воспоминания, с того момента, как мы жили в лесу, потом на улице, Камили и ее истории, маму и ее жертвы, ее страдания и ее любовь. Я думала о мальчике, которого убила, и плакала. Вспомнив все, что могла, из своей приютской жизни, я дошла наконец до последнего воспоминания о маме. Я все еще помнила все, что случилось до того момента, как мы с братом и нашими новыми родителями переступили порог большого красного дома в Виндельне. Если я буду делать это каждую ночь перед сном, то никогда не забуду тех, кого любила, и себя саму.

Тогда я еще не знала, что когда так сильно цепляешься за прошлое, это мешает жить настоящим. Если бы кто-то тогда сказал мне: «Кристина, живи сегодняшним днем и мечтай о будущем!» Это вовсе не означает потерять себя.

Но если ты застрянешь в прошлом, это будет стоить тебе дороже, чем ты можешь себе представить.

Я помню, что первое мое лето в Швеции было полно радости, игр с друзьями, но в то же время я чувствовала себя другой. Прежде всего стоит отметить, что никто из них не был похож на меня. Некоторые дети спрашивали родителей, почему у меня такой цвет кожи – не из злобы, а просто из любопытства. Родителям было неловко, и они не знали, как объяснить детям, почему моя кожа цвета шоколада. Чаще всего они отвечали, что я приехала из страны, где очень-очень жарко и всегда светит солнце, вот почему у меня темная кожа.