Второй круг - [13]
— Вступила, — продолжала она, — в профсоюз литераторов и вот думаю написать книжку об авиации. Но для этого надо поработать где-нибудь… Ну хотя бы секретарем у какого-нибудь командира или политработника. Ты, может, слышал об идее Горького — создать истории заводов и фабрик? Ну вот меня и устроили создавать широкое эпическое полотно, — она хихикнула. — Как у тебя? Расскажи поподробнее.
— Хвастаться нечем. С Иржениным мы теперь на разных полюсах…
Люция Львовна глядела на меня во все глаза, будто я говорил что-то необыкновенно интересное.
— Не женился еще? — спросила она игривым тоном.
— Нет… Ну вот я и подумал, что забегу к вам и покажу рассказик. Мне его вернули.
— Я, конечно, никаких смягчающих слов говорить не буду, — сказала она твердо, — литература есть литература.
«Как сильно влияет на разговор двух человек присутствие третьего», — подумал я, глядя на затылок шофера.
…Она занимала маленькую комнату, из единственного окна которой можно было видеть только кирпичную красную стену соседнего дома («Наши окна друг на друга смотрят вечером и днем» — песня). Из раскрытого, уже освещенного окна напротив доносились приглушенные расстоянием и двойной рамой звуки рояля и был виден человек, который корчился от музыки. Люция Львовна сказала:
— Ешь апельсины.
— Часто этот малый бренчит? — спросил я.
— По нескольку часов в день. У меня есть вино.
— Тоже неплохо.
— Распечатай. Это мужское дело.
Она села на диван, покрытый медвежьей шкурой, сбросила туфли и подобрала под себя ноги. Ее круглые, как два гладких шара, колени наполовину утонули в шерсти. Я открыл бутылку — «мужское дело!». Люция Львовна провела рукой по шкуре, обращая на нее мое внимание и одновременно как бы приглашая присесть рядом. После нескольких рюмок она «загрустила». Она была в шерстяном платье брусничного цвета, обтягивающем ее крепенькое тело. Я увидел слегка полинявшие подмышки и почувствовал слабый запах женского пота.
— Мои рассказы никто не печатает, — сказала она, — вполне хорошие рассказы. Гораздо лучше тех, что печатают теперь. И вот пишу всякую чепуху, за которую платят. Жить-то надо.
— А это кто? — спросил я, показывая на портрет лысого бледного человека с большими упрекающими глазами.
— Папа. Он погиб.
Лицо мне показалось знакомым.
«Чепуха, как бы я мог знать его? Просто он мне напомнил Михаила Петровича, моего бледнолицего начальника».
— У меня мать погибла в войну, — сказал я и нахмурился, чувствуя, что зря заговорил об этом.
Мне вдруг показалось, что тело Люции Львовны стало, раскачиваясь в такт музыке, подбираться ко мне. И я услышал стук своего сердца и как бы видел пианиста, который перегибался в поясе, словно ему сунули «под дых».
— Что с тобой? — прошептала Люция Львовна, слегка приподняв руку, словно желая защитить меня.
Только потом я узнал, что женщина может перемещать любую часть своего тела в пространстве по точному адресу, а потом, если надо, вдруг сделать удивленное лицо оскорбленной добродетели, а то и влепить пощечину.
— Что? Что? — прошептала она испуганно. — Что-нибудь случилось? Что с тобой?
Она медленно протянула руку, словно желая меня спасти. Я слишком поздно узнал, как нас «спасают» женщины. Ее отделившиеся от лица глаза наполнились состраданием.
— Что? — прошептала она, задыхаясь от желания во что бы то ни стало спасти меня, и осторожно, «защищая», коснулась моей головы. Ее колени, утонувшие в медвежьей шерсти, задвигались — она как будто ползла на коленях ко мне, — и я, задохнувшись, упал на нее и уткнулся ей под мышку. Ну конечно, я ее неправильно понял. Меня просто ввели в заблуждение ее манеры. Мы всегда неправильно понимаем женщин.
Разочарование, отвращение к себе, стыд, страх… Ромео и Джульетта, Тристан и Изольда! Лгуны! Мне хотелось умереть. Мужская школа, армия, мужской институт, разнузданное воображение, страх перед женщиной, неверие в себя, гипсовые бабы в бюстгальтерах и с веслами в руках, ханжество отца… И вот… Кретинство какое-то! Нелепость. Хотелось задушить ее. Но в следующее мгновение меня уже мучило любопытство. «Бот она какая — первая любовь» — песня. «В авиации мужественные и ответственные люди» — цитата. Ведь я взрослый, я давно институт закончил. Старая ведьма! Я ненавидел и ее и себя.
Она надела халат и весело поглядела на меня.
— Что с тобой? — спросила она. — Что с тобой, милый?
Она взъерошила мне волосы.
— Ничего, — ответил я.
— Ты такой молчаливый. Что с тобой? Скажи. Будь со мной откровенен.
— Что говорить?
— И вид какой-то испуганный.
— Да, пожалуй…
И вдруг она как будто что-то сообразила.
— Ты… ты бывал с кем-нибудь близок?
— Еще бы! — соврал я, проклиная и ее и себя.
Люция Львовна заулыбалась и снова взъерошила мне волосы.
Потом я шел по узким улицам старой Москвы, которые всегда так любил, и бормотал себе под нос:
— Дурак! Дурак!
И чуть не ревел. Если б, уходя, я задушил ее, мне было бы легче.
Я вспомнил, как, прощаясь, она обняла меня и я увидел ее в высоком зеркале со спины, в коротком халате, босиком. Она все приподнималась и приподнималась, и халат задирался все выше, показывая ее полные белые ноги. Я вспомнил ее большую — из-за прически — голову с жесткими, как проволока, волосами. И увидел свое испуганное покрасневшее лицо высоко над ее головой. И вдруг это лицо моего напуганного двойника независимо от меня скорчило дьявольскую рожу, оскалилось и озорно подмигнуло мне. Это было так неожиданно, что я хмыкнул и тут же готовый вырваться наружу неуместный смех — Люция Львовна вздрогнула — замаскировал покашливанием. Кретинство какое-то!
Документальная повесть о спасении челюскинцев во льдах Чукотского моря советскими летчиками в 1934 году. Это одна из многих ярких страниц нашей советской истории. Предисловие Героя Советского Союза летчика А. В. Ляпидевского.
Журнальный вариант романа опубликован в «Москве» № 12 за 2003 год: http://www.moskvam.ru/2003/12/starostin.htm. После этого роман был кардинально переработан в 2004 году. Последняя правка сделана 9 мая 2005 года.Роман фактически был написан заново, состоялся как вещь. И — как роман христианский.
Академик Сергей Павлович Королев начал заниматься ранетами тогда, когда многие ученые и конструкторы называли ракеты чудачеством. Книга эта о молодости Королева, о времени создания Группы изучения реактивного движения (ГИРДа) и о том, почему именно этот период определил направление всей жизни академика С. П. Королева.
КомпиляцияСодержание:СЕРДЦЕ ПОМНИТ (повесть)ПЛЕВЕЛЫ ЗЛА (повесть)КЛЮЧИ ОТ НЕБА (повесть)ГОРЬКИЙ ХЛЕБ ИСТИНЫ (драма)ЖИЗНЬ, А НЕ СЛУЖБА (рассказ)ЛЕНА (рассказ)ПОЛЕ ИСКАНИЙ (очерк)НАЧАЛО ОДНОГО НАЧАЛА(из творческой лаборатории)СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ СТАТЬИ:Заметки об историзмеСердце солдатаВеличие землиЛюбовь моя и боль мояРазум сновал серебряную нить, а сердце — золотуюТема избирает писателяРазмышления над письмамиЕще слово к читателямКузнецы высокого духаВ то грозное летоПеред лицом времениСамое главное.
Елизар Мальцев — известный советский писатель. Книги его посвящены жизни послевоенной советской деревни. В 1949 году его роману «От всего сердца» была присуждена Государственная премия СССР.В романе «Войди в каждый дом» Е. Мальцев продолжает разработку деревенской темы. В центре произведения современные методы руководства колхозом. Автор поднимает значительные общественно-политические и нравственные проблемы.Роман «Войди в каждый дом» неоднократно переиздавался и получил признание широкого читателя.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».