Второй Беличий Песок - [43]

Даже в такую пору Лес выслушил впечатляюще — если вокруг цокалища преобладали ёлки и плодовые лиственные деревья, то дальше шли полосы жубов, верёз и прочей приятности на вид. Причём цоканье сдесь идёт о полосах шириной во много килошагов, так что попав в таковую, можно было вовсю наслушаться на скопление определённой древесной породы. Небольшие, в несколько шагов речки, многочисленные в Лесу, представляли некоторую проблему для перехода, но тропа оснащалась мостиками, так что вода путников не задерживала… всмысле специально.

Неспециально же Макузь и Ситрик останавливались на мощных стёсаных сверху брёвнах, переброшеных через речку, и глазели ушами в тёмную воду, по которой обильно плыли жёлтые и красные листья. А листья, если бы могли смотреть, таращились бы на двух грызей, помахивавших хвостами — рыжим и серо-фиолетовым. Сверху вяло моросило, а с веток нависающих над рекой деревьев уже капало конкретными каплями; в воздухе стоял сильных запах прелой листвы и грибов.

— Прикинь, эти листья, — показала вниз Ситрик, — Они ведь уплывут отсюда до самого океана!

— Да, действительно! — подумав, удивился Макузь, — Мне это как-то не приходило под уши. Опушнеть!

Белка задумчиво сорвала шишечек с ветки и бросала их в речку — они делали «бульк!», поднимая столбик воды, а вокруг сразу началась тусня из мелких рыбёшек. Выше по течению раздавались треск дерева и громкий плеск, слышимо ломился лось или стадо кабанов. Макузь ещё осушал всё кругом — в прямом смысле, повернув голову и тушку — и тронул Ситрик за наушную кисточку:

— Ну пойдём, бельчон?

— Мы куда-то спешим? — спросила та; не в плане чего-то, а чтобы узнать.

— Совершенно нет, — точно ответил Макузь.

— Тогда давай ещё поторчим тут, — тихо цокнула она, — Какое-то хрурное место.

Откровенно цокнуть, никто из двоих грызей ни разу в жизни не слыхивал нехрурного места, но чувство повышенной хрурности тем не менее им было знакомо — вроде ни с того ни с сего выходишь на лесную полянку и опушневаешь! Макузь сразу же вспомнил, что у них с Марисой было наиболее насиженное хвостами место на поле, возле маленького ручейка — там были заросли репейника, и пасущиеся на поле овцы не топтались; от воспоминания того, как это было прекрасно, грызь слегка зажмурился, но тут же поправился — нынче было ничем не хуже, да и будущее обнадёживало. Отражаясь в тёмной речной воде, по небу летели космы серых с белым облаков, похожие на овечью шерсть, когда её состригали и готовили для валенок. Белкач уставился одним глазом на небо, а другим на Ситрик — в обоих глазах стало пушно, так что он захихикал.

Смех смехом, а нос после часа ходьбы начинало подмораживать так, что приходилось растирать лапами. Сырой осениий холод пробирал больше, чем зимний мороз, это давно известно, так что пуши запаслись и масками на морды, закрывавшими рот и нос — остальная часть была пушная достаточно, чтобы её не продувало даже ветром. Тряпичные маски позволяли избежать неприятных ощущений, когда ледяной ветер садил строго против курса в течении всего дня, как специально, щучий кот. Идти было не то чтобы трудно, но медленно — тем более грызи то и дело ощущали хрурность и останавливались выслушать оную во все уши. Вдобавок идти по мокрой дороге в почти полной темноте было весьма глупо, а короткий день не давал пройти много; вслуху этого на третий день пути они подошли только к реке Третьевке, притоку Жад-Лапы. Это уже была не лесная речка, какую при желании и перепрыгнуть можно — тяжёлые буруны воды ходили по руслу шириной шагов пятьдесять, не меньше.

Переправой через Третьевку являлась верёвка, протянутая между берегами, и плот — за верёвку его можно было подтащить с другого берега, чем грызи и занялись. Следует прицокнуть, что тащить старый размокший плот было далеко не так легко, так что вспушнел даже Макузь.

— Ничего себе песок! — цокнула Ситрик, — А вы цокали близко! Как сюда на зимоходе-то?

— На зимоходе зимой, — резонно ответил Макузь, — А тогда река будет подо льдом. Но если что большое городить там, конечно нужен мост через этот ручеёк.

— Во размахнулся, — хихикнула белка, вращая ворот.

Пока что моста не было. Даже долго провозившись у плота, грызи не услышали никого из грызей, хотя это и была самая торная тропа. Не из грызей засветилась дикая лошадь, сиганувшая в бурную реку и переплывшая на другой берег. Птицы видимо намокли и сидели на ветках, как мокрые курицы, а пушные зверьки не вылезали из нор и гнёзд, дабы не случилось того же.

За рекой начались обширные сосновые леса, в которых дождик чувстововался ещё лучше — прозрачные кроны не задерживали его, как в густых ельниках. Зато по такому лесу можно было идти совершенно свободно в любом направлении, лежащих стволов практически не было слышно, как и плотных зарослей кустов. Кроме того, в таких лесах водились польные грибы, росшие огромными кругам, так что осенью только успевай набивать закрома. У обоих грызей закрома были набиты по нулевому сорту, так что они даже не беспокоились, глядя на старые шляпы грибов, торчащие из мха. Зашейная Жаба получила такой отходняк, что уже не рыпалась по этому поводу.