Второе рождение Жолта Керекеша - [13]

Так думал Жолт, но вслух не сказал ни слова. А утром, распластавшись под смородиновым кустом, дождался, когда отец уйдет, и незаметно улизнул…

Небо не было сплошь голубым, по его синеве одно за другим проплывали белые облачка, похожие на разных животных: белоснежные зайцы, ласки, козы и крокодилы; с запада в серой пушистой шубе грузно тащился полярный медведь.

Жолт сурово свел брови и сделал жест, будто снял с плеча охотничье ружье.

— Пш-ш-ш-та-та! — сказал он. — Этого я прикончил. Пусть не таскается по Южному полушарию!

Трамвай, громыхая, прополз по проспекту Мучеников, затем по мосту Ма?ргит. Жолт плотно прижался к алюминиевой скобе, но пассажиры преклонного возраста все-таки сверлили его гневными взглядами. Какой-то тип с животом-бочкой сопел ему прямо в лицо, и Жолт с точностью вычислил, сколько места он занимает в трамвае: там вполне уместилось бы четверо худых. «И пыхтит еще в самый нос!» — подумал Жолт и постарался отвернуться к окну. На его движение моментально последовала реакция.

— Не вертись, не один едешь! — рявкнул толстяк.

— Нет, один, — с олимпийским спокойствием отозвался Жолт.

Толстяк не счел нужным продолжать праздный спор и, не задумываясь, толкнул Жолта в бок: по его представлениям, другого ответа мальчишка, естественно, не заслуживал.

— Спасибо, — с подчеркнутой признательностью сказал ему Жолт и вернул себе равновесие.

У Вышегра?дской улицы Жолт посмотрел на часы. Потом посмотрел еще раз, так как на циферблате, который он сам окрасил в бордовый цвет, распознать время было трудно. «Опоздаю!» — пронеслось у него в мозгу, и эта мысль привела его в ужас.

На площадке, у выхода, мечтательно любуясь снующей по бульварам толпой, стояла девушка в коротеньких шортах.

— Вы выходите? — вежливо спросил ее Жолт.

— Пока нет, — сказала девушка и взмахнула искусственными ресницами.

Жолт сделал попытку протиснуться к двери.

— Вы выйдете у вокзала? — опять спросил он.

— На следующей, — так сурово ответила девушка, словно ей нанесли жестокое оскорбление.

— Тогда давайте меняться местами, — предложил Жолт.

Девушка отодвинулась сантиметра на полтора, и Жолту понадобилась вся его ловкость, чтоб выскочить прежде, чем дверь вагона захлопнулась.

Это ему удалось, и в прыжке его досада прошла. Красный от волнения, Дани стоял, а вернее, горбился на перроне, придавленный плотно набитым рюкзаком.

— Жолт! Тугоухий верблюд! Я изгрыз себе все кулаки!

— Покажи!

Дани показал.

— И правда изгрыз, — согласился Жолт.

— Это свинство — являться в последнюю минуту!

— Последней минуты не бывает. За минутой всегда приходит другая.

— Ух ты! Шуточка — блеск! Ну, давай поднажмем, наш поезд уже подошел.

— Слушай, старик, я в этот черный, для уголовников, поезд не сяду.

— Тогда, дружище, прощай. Пиши!

— Так и быть, сяду. Но помни: только по принуждению.

— Ладно. Протолкни мой рюкзак!

— Сразу видно, что ты собрался в Антарктику. А как насчет теплых кальсон? Не забыл?

— Мама забыла. А без них я погибну, старик. Окоченею.

— Господи, не рюкзак, а глыба! Ты вышагиваешь под ним, как откормленный индюк.

— Что делать несчастным детям, у которых упрямые родители!

— Родителей, старик, надо воспитывать. А ты своих распустил. Никудышный ты воспитатель, и в этом твоя беда. Давай прилунимся в этом купе, оно, в общем, довольно уютное. По-моему, в этом поезде проверяют билеты.

— Вот твой билет, двенадцать монеток.

Они заняли места у окна. Так как Дани до сетки не доставал, его рюкзак запихнул Жолт, потом они наконец уселись, и Дани счастливо сощурился за толстыми стеклами очков.

— Роскошный у нас будет денек! — сказал он.

— Как ты с этакой глыбой взберешься на гору? — спросил Жолт, кивнув на здоровенный рюкзак.

— Может, потащим его по очереди… — нерешительно сказал Дани и смущенно потер свои худенькие плечи.

— Ах, какой ты у нас остроумный! Нет уж, мой мальчик, каждый потащит свой собственный груз.

— Ладно, как-нибудь дотащу, — сказал Дани с легкой обидой.

Он ждал утешения, ободряющих слов, но Жолт безучастно молчал.

Наконец поезд тронулся.

Дани вынул путеводитель по Зебегени и стал листать, надеясь привлечь внимание друга. Но Жолт смотрел в окно на пробегающий мимо пейзаж, на встречные поезда, на вереницу «шкод», выстроившихся на открытых платформах товарного поезда, и молча злился. Для чего он хитрил с самим собой дома, не взял почти никаких вещей, даже куртки не взял, только бы идти налегке! Для чего? Чтобы сделаться вьючным ослом у этого несчастного лилипута! Тащить на себе его чертов рюкзак! Ну и кретин же Дани! Целыми днями бренчит на гитаре и запоем читает книги. А от родителей все равно ему достается.

Не выдержав длительного молчания, Дани стал объяснять:

— Понимаешь ли, я торговался как мог. Я старался избавиться от пуловера, одеяла, половины консервов, коробки с едой… Но спорить с мамой — гиблое дело. Все-таки она настояла…

Жолт в ответ что-то буркнул.

— Зато у нас вдоволь вкуснейших мясных консервов.

— В этом твоя беда, — сказал Жолт.

— В чем?

— В том, что ты препираешься! Язык не держишь на привязи.

— Беда вовсе не в этом.

— Не надо болтать языком! Разумные существа языком не болтают. Разумные существа запихивают лишний скарб в шкаф и говорят на прощанье: адьё.