Всяко третье размышленье - [46]
Но это совсем другая история, объявляет ДжИН в первое утро нового года своему монблановому Meisterstück'у, ибо понимает, что, хоть всяко Третье Размышленье его должно отныне посвящаться могиле, для того чтобы покончить с этим опусом — или прикончить его, это уж как получится, — потребны еще и Первое, и Второе. А может — какого черта? — об этом роман и написать? В ну, скажем, пяти «временах года»? Имеющий предметом своим…
Ладно, там видно будет.
— Сделай это, — соглашается Аманда Тодд (не вслух, дабы не прервать Его размышлений, как, очевидно, прервала она Свои, но, по существу, соглашается, приотворив дверь Его кабинета ровно настолько, чтобы помахать супругу на прощание пальчиком, как делает обычно, откладывая сочинение стихов на потом и покидая Свой кабинет, дабы отправиться по каким-то делам) и присовокупляет к этому безмолвному «пока» тихое чмок, означающее у Манди: «скоро вернусь»…
После словия:
пять постскриптумных сценариев
1. Теперь слышишь?
Алло?
Описав вчерне и более или менее отредактировав последнее его Все-что-угодно и, по обычаю их дома, вручив манускрипт своей миссис на предмет вынесения ею — во благовременьи — критического суждения, бывавшего порою суровым, но всегда попадавшего в самую точку, Автор/Рассказчик ДжИН позволяет себе вполне заслуженную им передышку, способную, как он надеется, освежить его, еще даже легче, чем он, утомляющуюся музу, и решает того ради притронуться хотя бы и с краешку к любимым его литературным краеугольным камням, — он часто делает это, завершая одно произведение и еще не взявшись за другое, в надежде на то, что обновление ориентации по этим долговечным путеводным звездам обновит и его вдохновение. Помогает в этом смысле и исполнение кое-каких пустяковых домашних и кабинетных дел.
Есть там кто-нибудь?
В виде первого мероприятия по части перепритрагивания к краеугольным камням он мог пролистывать, к примеру, «Сатирикон», сочиненный в I столетии нашей эры шаловливым и бойким Петронием Арбитром, — и для того, чтобы напомнить себе, как развлекались распутные римляне, когда не были заняты захватами известного им мира, и чтобы еще раз раскланяться с прародителем (знали они его или нет) всех последующих сочинителей комико-сатирической прозы, начиная с Сервантеса, Дидро, Стерна, Свифта и кончая (он именно это и разумеет — кончая) Джорджем Ирвингом Ньюиттом. Руководствуясь тем же духом, он снимает с полки, мечтательно взвешивает на руке и, не открыв, почтительно возвращает обратно многажды-но-давно-уже пролистанный том «Улисса» Джеймса Джойса, снабженный, когда он проходил на первом курсе Тайдуотерского УШа «Современную Лит-ру», закладками, указующими соответствие каждой части этой книги Гомеровой «Одиссее». «Телемах», «Нестор», «Протей», «Калипсо», «Лотофаги» и проч.: то было крещение ДжИНа, произведенное посредством полного окунания в Высокий Модернизм, — деяние, каковое собственное его поколение литераторов воспроизвести затруднилось. А следом он стягивал с полки, возвращал на место, стягивал снова и почти против воли своей перечитывал один из двух томов полной «Тысячи и одной ночи» (найденных, как и прочие краеугольные камни, среди остатков его и Манди библиотеки под обломками их сокрушенного торнадо дома в «Бухте Цапель»), и на сей раз
Спецэффекты — ковры-самолеты; заклинания; джинны, исполняющие, вылезая из найденных на берегу бутылок, любое желание, — произвели на него впечатление менее сильное, нежели подробные описания украшенных самоцветами дворцовых ворот, уродливых рож, товаров, кои продают на базарах коварные купцы. Одним словом, текстура — никогда не бывшая сильной стороной Писаки Ньюитта. И как всегда, его неимоверно очаровывало искусство, с которым Шахерезада вкладывала одну в другую взаимосвязанные истории, дабы сохранить свою жизнь и избавить царя от убийственного, губительного для его царства женоненавистничества, — точно так же и ДжИН упаковывал в скобки и тире череду придаточных предложений, словно пытаясь отсрочить завершение главного и начало другого. В случае Ш. руководящим принципом было: Позабавь его или умри! В случае Дж…
Не спрашивайте.
Ну а сможет ли сие ритуальное перепритрагивание перевдохновить или переободрить трогателя — вскрытие покажет.
Как трогательно.
Что касается Мероприятия Второго, а именно исполнения кое-каких пустяковых домашних и кабинетных дел, Автор/Рассказчик пусть и не совершенно безграмотен в смысле техническом, но определенно является Человеком Пожилым, справившимся за десятилетия, которые отделяют Великую депрессию 1930-х от нынешнего глобального экономического спада (2009-й и далее), с переходом от механических пишущих машинок к электрическим, затем к череде не столь грохотливых, все более быстрых и мудреных настольных компьютеров (которые использовались в его и Манди хозяйстве лишь для ввода и редактирования текстов, электронной переписки, коротких прогулок по интернету и сооружения простеньких электронных таблиц, но никогда для видеоигр, просмотра фильмов, скачивания музыки, чтения новостей, «блогинга» и тому подобного). Дж. считает, что в его возрасте и при его уровне развития ему можно простить стенания по поводу необходимости обменять также престарелый и, возможно, поврежденный торнадо — во всяком случае, уже почивший, «старый» «Аррlе iMac» (и купленный-то всего девять лет назад) — на новый, ультрасовременный, плоскоэкранный аналог, и это в первый год президентства Обамы, когда пенсионер-преподаватель, живущий на Восточном берегу штата Мэриленд в малоэтажном, скромном, но свободном от каких ни на есть обременений кооперативном доме, может считать себя счастливцем в сравнении с тридцати с чем-то летним безработным, старающимся найти деньги на оплату ипотеки и получаемого его детьми образования. Он и Манди, считает Дж., пусть и стиснув зубы, но помогли экономике, заменив новой моделью не только его «старый» компьютер, но и «старый» сотовый телефон (несколько недель назад слетевший, по-видимому, с его поясного ремня, когда он и миссис Миссис — в настоящее время работающая в ее скромном домашнем кабинетике, через коридор от кабинета мужа, — разъезжали на велосипедах по Стратфорду и не далекому отсюда парку, что раскинулся по берегам Матаханнока). Остается лишь надеяться, что даже слишком Старый для айподов, МРЗ, «Блэкберри», палмпилотов (и прочих высокотехнологичных прибамбасов, которые ко времени, когда вы прочли этот списочек, уже сменили только что названные) Пердун рано или поздно освоит и два этих новых приобретения, как смог он освоить (но ни в коей мере не овладеть всеми их возможностями) предшественников оных. Однако сейчас он просто одуревает от их звонков и гудочков: какое множество «приложений» и каждое — со своим набором опций и установок! К тому же два этих гиперприбамбаса взаимосвязаны (во всяком случае,
Классический роман столпа американского постмодернизма, автора, стоявшего, наряду с К. Воннегутом, Дж. Хеллером и Т. Пинчоном, у истоков традиции «черного юмора». Именно за «Химеру» Барт получил самую престижную в США литературную награду – Национальную книжную премию. Этот триптих вариаций на темы классической мифологии – история Дуньязады, сестры Шахразады из «Тысячи и одной ночи», и перелицованные на иронически-игровой лад греческие мифы о Персее и Беллерофонте – разворачивается, по выражению переводчика, «фейерверком каламбуров, ребусов, загадок, аллитераций и аллюзий, милых или рискованных шуток…».
Джон Барт (род. 1930 г.) — современный американский прозаик, лидер направления, получившего в критике название школы «черного юмора», один из самых известных представителей постмодернизма на Западе. Книги Барта отличаются необычным построением сюжета, стилистической виртуозностью, философской глубиной, иронией и пронзительной откровенностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.