Вся ваша ненависть - [81]

– Да, мэм.

Черт.

Я совсем забыла, что у присяжных нет динамиков и микрофон нужен только для записи. И почему я так нервничаю?

– Как долго вы были знакомы с Халилем?

Снова одни и те же вопросы. Я становлюсь роботом, который повторяет одно и то же: что знала Халиля с трех лет, что мы вместе выросли и каким он был человеком.

Когда я заканчиваю, мисс Монро говорит:

– Хорошо. Вы не возражаете, если теперь мы подробнее обсудим ночь инцидента?

Несмелая – и, кажется, большая – часть меня кричит «нет». Я хочу забиться в угол и забыть о том, что случилось. Однако за меня молится столько людей… За мной наблюдают мои родители… И Халиль нуждается во мне.

Я выпрямляюсь и даю слово крохотной, но смелой части меня:

– Нет, мэм.

Часть 3. Восемь недель спустя

Двадцать

Три часа. Я выступала перед Большим жюри три часа. Мисс Монро задавала мне кучу самых разных вопросов, вроде: под каким углом стоял Халиль во время выстрела? Откуда он достал техпаспорт и страховку? Как офицер Круз вывел его из машины? Казался ли офицер Круз сердитым? Что он говорил?

Она хотела знать все до мельчайших подробностей, и я рассказала ей, что могла.

С того дня прошло две недели, и теперь мы ждем решения присяжных, а это почти то же, что ждать, когда на землю упадет метеорит. Ты знаешь, что это произойдет, но не уверен когда и куда, так что ничего не можешь поделать – остается только ждать и продолжать жить.

Вот мы и живем.

Сегодня солнечно, но, когда мы паркуемся перед Уильямсоном, начинается жуткий ливень. Про дождливые, но солнечные дни бабуля любит говорить, что это дьявол лупит свою жену. Плюс сегодня пятница тринадцатое, по словам бабули – день нечисти. Сама она, должно быть, сейчас прячется дома, словно в Судный день.

Мы с Сэвеном выпрыгиваем из машины и бежим в школу. В атриуме, как обычно, полно народу, и все либо тусуются, либо болтают, сбившись в группки. Учебный год почти закончился, так что все валяют дурака, но когда белые ребята валяют дурака – это что-то с чем-то. Простите, конечно, но серьезно. Вчера какой-то десятиклассник залез в мусорный бак и съехал в нем с лестницы, в результате чего не только получил сотрясение мозга, но и был отстранен от занятий. Тот еще тупизм.

Я шевелю пальцами на ногах. Стоило мне надеть конверсы, как пошел дождь. Но – о чудо! – они не промокли.

– Ты в порядке? – спрашивает Сэвен.

Вряд ли он о дожде. Последнее время Сэвен особенно заботлив, поскольку до нас дошел слух, что Кинг по-прежнему зол на меня за стукачество. Я слышала, как дядя Карлос пообещал папе, что копы теперь будут еще пристальнее следить за Кингом.

Не знаю, он ли кинул кирпич, но пока ничего не случилось. Пока. Так что Сэвен все время настороже – даже здесь, в Уильямсоне.

– Ага, – говорю я ему. – Все нормально.

– Хорошо.

Он дает мне пять и уходит к своему шкафчику. Я иду к своему и неподалеку замечаю Майю и Хейли. Говорит в основном Майя, а Хейли стоит, скрестив руки на груди, и закатывает глаза в ответ. Заметив меня, Хейли самодовольно ухмыляется.

– Супер, – говорит она, когда я подхожу ближе. – Вот и лгунья приперлась.

– Чего? – Еще только утро, но она уже несет какую-то ересь.

– Может, расскажешь Майе, как ты тупо врала нам в лицо?

– Ты ничего не попутала?

Хейли протягивает мне две фотографии. Одна из них, как говорит папа, «гангсташот» Халиля. Это одна из тех фоток, которую показывали по новостям. Хейли распечатала ее из интернета. На ней Халиль с ухмылкой держит пачку денег и показывает знак «пис», повернутый набок.

На другой фотке ему двенадцать. Я знаю, потому что мне на ней тоже двенадцать. Она была сделана в день моего рождения в лазертаг-клубе в центре города. С одной стороны от меня стоит Халиль и засовывает в рот клубничный пирог, а с другой – Хейли. Она, как и я, улыбается в камеру.

– Я сразу подумала, что у него знакомое лицо, – говорит она, и в голосе ее сквозит самодовольство. – Это тот самый Халиль, так ведь?

Я стою, уставившись на двух Халилей. Но фотографии ничего не передают. Кто-то посмотрит на этот «гангсташот» и увидит в Халиле бандита. А я вижу счастливого человека, счастливого от того, что у него наконец-то появились деньги, и плевать, откуда они взялись. Что до дня рождения – я помню, как Халиль съел столько торта и пиццы, что его стошнило. Тогда его бабушке задержали зарплату, и с едой у них дома было туго.

Я знала Халиля со всех сторон и потому говорила в его защиту. Я не должна от него отрекаться, несмотря ни на что. Даже в Уильямсоне.

– Да, я его знала. – Я возвращаю фотки Хейли. – И что?

– Объясниться перед нами не хочешь? – фыркает она. – И извиниться передо мной.

– Э-э, чего?

– Ты сама инициировала ссоры, потому что расстроилась из-за него. И даже обвинила меня в расизме.

– Но ты говорила и вела себя как расистка, так что… – Майя пожимает плечами. – Соврала Старр или нет – это тебя не оправдывает. – Альянс меньшинств в действии.

– То есть если я расфолловила ее тамблер, потому что не хотела видеть у себя в ленте фотографии того изувеченного мальчика…

– Его звали Эмметт Тилл, – говорит Майя.

– Да пофиг. Что, если я не хотела видеть отвратные фотки, значит, я расистка?