Вся ваша ненависть - [41]

Когда мы съезжаем с автострады, то сразу же натыкаемся на блокпост из полицейских машин. Не перекрыта только одна полоса, и полицейские останавливают каждого, кто хочет по ней проехать. На миг мне кажется, будто мое сердце сжали тисками.

– А мы можем… – Я сглатываю. – Можем как-нибудь их объехать?

– Сомневаюсь. Судя по всему, оцепили весь район. – Мама хмурится и смотрит на меня. – Чав, ты в порядке?

Я держусь за ручку двери. Копы запросто могут достать стволы и сделать с нами то же, что с Халилем. Наша кровь потечет по улице у всех на глазах; наши рты будут открыты, а глаза – направлены в небо в поисках Бога.

– Эй. – Мама касается ладонью моей щеки. – Эй, Чав, посмотри на меня.

Я пытаюсь, но глаза заволокло слезами. Я так устала быть слабой… Да, Халиль потерял жизнь, но я тоже кое-что утратила, и это выводит меня из себя.

– Все хорошо, – шепчет мама. – Все под контролем, ясно? Если надо, закрой глаза.

Я закрываю.

Держи руки на виду.

Не делай резких движений.

Говори только тогда, когда к тебе обращаются.

Секунды тянутся часами. Полицейский просит у мамы права и страховку, и я молю Чернокожего Иисуса помочь нам доехать домой в надежде, что, пока она ищет в сумочке документы, стрелять никто не будет.

Наконец мы трогаемся.

– Видишь, малыш, – шепчет мама. – Все хорошо.

Раньше мамины слова были для меня законом. Я верила: если она говорит, что все хорошо, значит, оно и есть. Но после того, как мне довелось подержать на руках двух умирающих друзей, ее слова потеряли всю свою силу.

Когда мы подъезжаем к дому, я по-прежнему держусь за ручку двери.

Папа подходит к машине и стучит в мое окно. Мама опускает его за меня.

– А вот и мои девочки. – Он улыбается, но улыбка его мгновенно тухнет, и вот он уже хмурится. – Что случилось?

– Ты куда-то собрался, любимый? – меняет тему мама, таким образом намекая, что они поговорят об этом позже.

– Да, надо поехать на базу закупиться. – Он хлопает меня по плечу. – Эй, не хочешь потусоваться со своим папочкой? Я тебе мороженого куплю. Большую такую банку, чтоб хватило на месяц.

Несмотря на плохое настроение, я смеюсь. Папа умеет меня развеселить.

– Не надо мне столько мороженого.

– Я и не говорю, что оно тебе надо. А потом вернемся и посмотрим твоего любимого «Гарри Поттера».

– Не-е-е-е-е-е-ет.

– Чего? – недоумевает он.

– Пап, с тобой «Гарри Поттера» смотреть невозможно. Ты все время повторяешь одно и то же. – Я понижаю голос: – «Почему бы им просто не пристрелить этого уродца Волан-де-Морта?»

– Слушай, ну так это ведь чушь какая-то. Неужели за все фильмы и книги никто так и не додумался его пристрелить?

– Не одно, так другое, – вздыхает мама. – Ты еще вечно травишь свою теорию о том, что «Гарри Поттер – кино о бандах».

– Так оно и есть, – кивает папа.

Вообще-то теория и правда хорошая. Папа утверждает, что на самом деле факультеты Хогвартса – это уличные банды. У них есть свои цвета и убежища, а их члены всегда готовы постоять за товарищей. (К примеру, Гарри, Рон и Гермиона никогда друг на друга не доносят, прямо как гангстеры.) А у Пожирателей смерти даже одинаковые татушки. Да и вообще, гляньте на Волан-де-Морта – его все боятся называть по имени, а «Тот-Кого-Нельзя-Называть» по сути – уличная кликуха. В общем, сплошняком гангстерские фишки.

– Сами знаете, что в этом есть смысл, – продолжает папа. – То, что они живут в Англии, еще не значит, что они не гангстеры. – Он смотрит на меня. – Ну так что, потусуешься со стариком или как?

Я всегда рада с ним потусоваться.

Мы едем по улицам, и из сабвуферов гремит Тупак. Он поет о том, что не надо вешать нос, и папа, глядя на меня, читает рэп вместе с ним, словно говорит мне то же самое.

– I know you’re fed up, baby. – Он трогает меня за подбородок. – But keep your head up[66].

Потом он поет припев о том, что все будет хорошо, и я не знаю, плакать мне от того, насколько близка мне сейчас эта песня, или смеяться над тем, как ужасно поет папа.

– Пак был очень умным чуваком, – замечает он. – Очень. Больше таких рэперов не делают.

– Ты только свой возраст выдаешь, пап.

– Да все равно. Это правда. Сегодня рэперов волнуют только бабки, телки и шмотки.

– Выдаешь свой возраст, – повторяю я шепотом.

– Пак, конечно, тоже об этом читал, но для него было важно поддерживать общину чернокожих. Например, он взял слово nigga[67] и дал ему абсолютно новое значение: Never Ignorant Getting Goals Accomplished[68]. А про Thug Life говорил…

– The Hate U Give Little Infants F…s Everybody – вся ваша ненависть, которой вы пичкаете детей, в конце концов нас всех отыме… – У меня срабатывает самоцензура, и я замолкаю. Я же с папой говорю.

– Ого, ты об этом знаешь?

– Ага. Халиль мне рассказал. Мы слушали Тупака перед тем как… Ну, ты понял.

– Хорошо, и что это, по-твоему, значит?

– А ты не знаешь? – спрашиваю я.

– Я-то знаю, но хочу услышать твое мнение.

Опять он взялся копаться у меня в голове.

– Халиль сказал, это о том, как общество относится к молодежи и как молодежь потом дает отпор, – говорю я. – Но мне кажется, это не только о молодых, но и обо всех нас.

– Обо всех нас – это о ком?

– О чернокожих, меньшинствах, бедняках. Обо всех, кто на дне общества.